сильного движения, которое началось в обществе, и тех новых людей, которые окружили его. Прежние идеалы оттесняются новыми и подобно тому, как Белинский не любил, когда ему напоминали об его прежних статьях, вроде 'Бородинской годовщины' или 'Менцеля', так и Некрасов неохотно потом вспоминал о грехах своей молодости, вроде 'Трех стран света'.
Это суждение о романе обратило на себя внимание Н. Г. Чернышевского. В своих известных 'Заметках при чтении посмертного издания стихотворений Некрасова' Чернышевский счел нужным указать, что Некрасов 'неохотно вспоминал' о 'Трех странах света' вовсе не потому, что он видел в этом романе 'грех молодости', а потому, что он, будучи 'очень скромным человеком', вообще не любил 'разглагольствовать о своих произведениях'. Далее Н. Г. Чернышевский высказывает свое мнение об идеологической направленности романа Некрасова. 'Три страны света', – пишет он, – вовсе не находятся в таком отношении к последующим его произведениям, как статьи Белинского о 'Бородинской годовщине' и 'Менцеле' к позднейшим статьям. Белинский выражал в тех прежних статьях мысли, которые после стали казаться ему ошибочны, дурны, ненавистны. 'В 'Трех странах света' нет ничего такого, что казалось бы впоследствии Некрасову дурным с нравственной или общественной точки зрения. И, сколько мне помнится, там и не было ничего такого. В анализе этого романа, даваемом 'Биографическими сведениями' {Напомним, что статья Скабичевского, приложенная к первому тому издания стихотворений Некрасова 1879 г., называлась: 'Николай Алексеевич Некрасов. Биографические сведения'. Чернышевский в своих заметках называет ее просто 'Биографическими сведениями'.}, проводится мысль о противоположности успешной житейской (в данном случае коммерческой) деятельности благу народа. Точка зрения фантастическая. Мне она всегда казалась фантастической. Мне всегда было тошно читать рассуждения о 'гнусности буржуазии' и обо всем тому подобном' (Н. Г. Чернышевский). Полное собрание сочинений, М., 1939, т. I, стр. 749). -
В этом суждении Н. Г. Чернышевского о романе содержится отповедь всем народническим представлениям о том, что Россия минует буржуазный путь развития. Революционная демократия во главе с В. Г. Белинским и Н. Г. Чернышевским отчетливо сознавала, что Россия неизбежно вступит на путь капиталистического развития и что буржуазный общественный строй является более высокой ступенью общественного развития, чем крепостнический. Именно в этом смысл известного письма В. Г. Белинского к П. В. Анненкову от 15 февраля 1848 года, в котором, имея в виду М. А. Бакунина, он пишет: 'Мой верующий друг доказывал мне еще, что избави-де бог Россию от буржуазии. А теперь ясно видно, что внутренний прогресс гражданского развития в России начнется не прежде, как с той минуты, когда русское дворянство обратится в буржуазию' (В. Г. Белинский, Письма, т. III, П., 1914, стр. 339),
Эти суждения опровергают точку зрения П. Н. Ткачева и А. М. Скабичевского и являются наиболее правильным основанием для историко-литературного рассмотрения романа;
В самом начале работы над романом авторы его были вынуждены под угрозой запрещения дать цензурному комитету следующее письменное 'удостоверение': 'Роман будет производить впечатление светлое, ибо для главных лиц его, в которых читатель примет наибольшее участие, роман кончится счастливо. Все лучшие качества человека – добродетель, мужество, великодушие, покорность своему жребию – будут представлены в лучшем свете и увенчаются развязкой. Напротив, порок решительно торжествовать не будет' (см. в статье В. Е. Евгеньева-Максимова. В цензурных тисках, 'Книга и революция', 1921, No 2/14).
Роман 'Три страны света' должен был в известной мере восполнить тот урон, который был нанесен 'Современнику' свирепствовавшей цензурой, запретившей к печати сразу шесть повестей и, кроме того, роман Евгении Сю. Своим письменным 'удостоверением' и тем, что был избран жанр приключенческого романа, Некрасову и Панаевой удалось несколько усыпить бдительность цензуры, хотя при внимательном чтении романа становится ясно, что нота социального протеста в значительной степени определяет собой и его построение и характеристики изображенных в нем лиц. Миру богатых и властных хозяев, миру алчных хищников противопоставлен мир городской и деревенской бедноты, постоянных тружеников, которым авторы и отдают все свои симпатии. Русская аристократия получает в романе крайне отрицательную характеристику. Вот Григорий Петрович Бранчевский, который 'служил при дворе и, подобно своему отцу, никогда не вел счета ни своим доходам, ни долгам. Получив отцовское наследие с достаточным долгом, он не только не уплатил его, но удесятерил'. Уже немолодым холостяком он прижил ребенка с соблазненной им дочерью старика дворецкого Натальей, а затем, задумав женится на богатой дворянке, насильно выдал Наталью замуж за Антона, буфетчика.
И сын его Владимир и внук Александр – такие же негодяи и развратники. Все три поколения аристократов изображены в романе нравственно разложившимися, без удержу отдающимися низменным, глубоко эгоистичным страстям. Охота, карты, кутежи и распутство заполняют всю жизнь этих ничтожных людей.
В романе не указывается прямо, на какой социальной почве развились их пороки, но нельзя не притти к заключению, что огромную роль играет здесь крепостное право. Несчастная Наталья стала жертвой сластолюбия Григория Бранчевского прежде всего потому, что она – крепостная, а он – барин. Если бы не крепостнические нравы, господствовавшие в усадьбе Бранчевских, сын Натальи не сделался бы горбуном.
Избегая, под непосредственным давлением цензуры, прямых антикрепостнических выпадов, авторы романа, иной раз с помощью, казалось бы, незначительных зарисовок современной действительности, стараются натолкнуть читателя на мысль о нравственной несостоятельности отношений, существующих между крестьянами и барами-аристократами. Такова, например, вводная, отнюдь не связанная с основным содержанием романа сцена в первой главе седьмой части. Укажем также на вторую главу третьей части ('Деревенская скука'), где с таким мастерством обрисованы пустота и бессодержательность помещичьей, жизни. Чего только не придумывает для своего развлечения ошалевший от скуки помещик, буквально выматывая душу дворовых. И опять совершенно ясно, что почву для всего этого создает крепостное право.
В глазе 'Деревенская скука' Некрасову-прозаику удалось, подняться до очень высокого художественного уровня, создать страницы, достойные войти в золотой фонд классической русской литературы.
В 'Деревенской скуке' в известной мере уже ощущается тот подход к изображению помещика эпохи крепостного права, который характерен, например, для гончаровского романа 'Обломов'. Проявив в достаточной степени скептическое отношение к 'доброму' барину Тульчинову, Некрасов зарисовал, правда очень беглыми Штрихами, и дворянина-интеллигента, 'бедного делом, но богатого словом'. Явным образом припоминая свои впечатления от знакомства с казанским помещиком Григорием Михайловичем Толстым, он изображает помещика Григория Матвеевича Данкова, 'жившего то в Москве, то в Петербурге, то в Париже', а затем водворившегося в своем имении, чтобы 'работать, приносить пользу обществу'. 'Когда, тряхнув своими длинными кудрями, остриженными в кружок, он энергически ударял кулаком по столу и заводил речь о той жажде благородной деятельности, которая кипит в его груди, нельзя было не сочувствовать, не верить каждому его слову, нельзя было не сознаться, что он призван действовать и сделать много хорошего…'.
Поселившийся в усадьбе Данкова Каютин чувствует себя очень хорошо: 'отличный стол, удивительное вино, охота, верховые лошади, книги и, наконец, приятные собеседования'. Но 'время между тем шло', и у Каютина мало-помалу начинают открываться глаза на его хозяина. 'Он сначала удивлялся, почему Данков медлит приводить в исполнение свои остроумные и общеполезные планы, о которых так прекрасно и с таким жаром говорил. Но когда поближе присмотрелся к делу, когда сам пожил той жизнью, удивление его кончилось. Он даже сознался внутренне, что и сам бы мог прожить тут бесконечное число лет, ни разу не вспомнив о деле…'.
Некрасов хочет сказать этими словами, что праздная, обеспеченная жизнь, которую ведут Данковы и им подобные, неизбежно должна парализовать их 'благие порывы', а поскольку такая жизнь возможна при том только условии, что за тебя работают другие (то есть крепостные), – то и здесь нельзя не усмотреть замаскированного выпада против крепостного права. (О том, что прототипом Данкова является Г. М. Толстой, указано К. И. Чуковским в статье 'Григорий Толстой и Некрасов' в 'Литературном наследстве', 1946, No 49-50, стр. 365-396. Там же указывается генетическая связь Данкова и Агарина, героя поэмы 'Саша'.)
Горький опыт с 'Колыбельной песнью', вызвавшей негодование и злобные доносы Булгарина, не мог не обусловить сугубо осторожного подхода Некрасова к изображению чиновников. Тем не менее в: романе есть страницы, где все чиновники от высших до низших характеризуются определенно отрицательными чертами (см., например, восьмую главу второй части).
Наряду с антипатичным образом Кирпичова, столичного купца, авторы романа в 'Истории мещанина Душникова' (3-я глава третьей части) рисуют не менее отрицательными чертами образ провинциального купца.
Длинную галерею отрицательных образов 'Трех стран света', в которую входят и представители аристократии, и дворяне-помещики, и чиновники различных рангов, и, наконец, купцы, увенчивают многочисленные образы мелких хищников и хищниц. Такова домовладелица мещанка Кривоногова, квартирохозяйка, у которой живет Душников, немец-басонщик, в мастерской которого учится маленький 'чухонец' и другие.
Картинам нищенской, подлинно люмпенпролетарской жизни, образом бедняков, дошедших до крайних ступеней нужды, поистине несть числа в романе. Они в значительной степени составляют тот фон, на котором развертывается действие. Авторы подробно рисуют и жилище бедного ремесленника (часть 8-я, гл. V), и комнату художника-портретиста (часть 3-я, гл. III), и внутренний вид крестьянской избы (часть 6-я, гл. VIII), и всюду они указывают на беспросветную нищету. Сочувственное отношение к беднякам выказывают авторы романа и в истории бывшего 'подгородного пастуха', отданного Тульчиновым на обучение в мастерскую (часть 4-я, гл. I и II), и в изображении швейной мастерской (часть 2-я, гл. V).
Мрачный мир, изображаемый в романе, явился бы суровым обвинением по адресу николаевской действительности. Роман никогда не прошел бы через цензурные инстанции, если бы во всех своих частях оставался чисто реалистическим романом. 'Внешние эффекты', 'страсти и ужасти', за которые так горько упрекал авторов Ткачев, были своего рода дымовой завесой, скрывавшей от цензурных аргусов истинную сущность романа.
Спор Тульчинова с 'бедным молодым человеком' (1-я глава 4-й части) знаменателен в том отношении, что представляет собой в творчестве Некрасова первую попытку противопоставить дворянину-либералу образ революционно настроенного разночинца.
Характерно, что Каютин с Хребтовым составляют свою 'дружину' не из 'простых работников', а из участников в доле промыслов, по-тамошнему, покручинников'. Одним словом, Каютин с Хребтовым в какой-то мере применяют артельный принцип. Сблизившись с трудовой средой, Каютин научается ценить, уважать и любить народ. Конечно, образ Каютина в романе не принадлежит к числу удачных. Критики не без основания относили его наравне с Полинькой и немцем-башмачником к разряду 'приторно-идеальных'. Причина этой неудачи не только в том, что образ Каютина выполняет в романе две функции: с одной стороны, он служит рупором мыслей и чувств самого автора, с другой – он тот романтический герой, судьба которого определяет ход и развитие любовной интриги романа. Главная причина неудачи Некрасова в художественном воплощении образа положительного героя состоит в том, что образ Каютина не отражает современной ему реальной действительности и мало с ней связан. Некрасов устами Каютина передает свои мысли о величии народа, характерные для поэта-демократа, но в очень малой степени свойственные реальным Каютиным.
Образ великого, героического в труде, героического в борьбе русского народа является одним из основных образов 'Трех стран света'. Он проходит через весь роман. Во второй главе первой части, рисуя 'разнообразную производительность наших лесов и гор, земель и необъятных рек', в которой 'скрываются неисчерпаемые источники богатств, неразработанные, нетронутые', Каютин говорит, что русские люди, и прежде всего люди из народа, обладают всеми данными, чтобы с пользой для себя и для родины разрабатывать эти богатства.
В четвертой и последующей главах четвертой части эта характеристика иллюстрируется рядом примеров. Некрасов подробно рассказывает о лоцманах Опеченского посада. Среди них сложилась и существует особая демократическая организация.
Последняя глава четвертой части и вся пятая часть романа представляют собою художественное описание того, что происходило с Каютиным и его спутниками в Ледовитом океане и на Новой Земле. Местами это описание переходит в восторженный гимн в честь русских людей, проживающих на севере, в частности в пределах 'Архангельской губернии, равняющейся целой Франции с прибавлением Британских островов'. 'Дух предприимчивости, отваги и удали' – естественное следствие борьбы с суровой природой – отличительная черта поморян. 'Нигде врожденные способности русского крестьянина- сметливость, находчивость, искусство, соединенное с решительностью, – не высказываются так ярко, как здесь…'
Необычайно ярким олицетворением лучших свойств, присущих поморцам, является Антип Хребтов. Благодаря 'дивной находчивости русского человека' он, спас севшую на мель 'лодью' и не пал духом даже тогда, когда был унесен на льдине в океан, то есть очутился в таком положении, единственным выходом из которого является смерть; одушевляемый мыслью: 'коли час мой пришел, так хоть смертью молодецкой умру!', он смело кинулся на огромного медведя и одолел его в неравном бою; во время бесконечной полярной ночи, в трудных условиях зимовки, он поддерживал мужество своих товарищей. Всегда и повсюду, при всех обстоятельствах Антип Хребтов проявляет себя, как подлинно героическая личность. И, как бы из желания подчеркнуть, что он не один таков, Некрасов вкладывает ему в уста рассказ о 'Похождениях Никиты Хребтова с пятью товарищами в Камчатке и Русской Америке'. И Антип, и его дед, и другие представители народной среды, изображенные в 'Трех странах света', проникнуты духом товарищества в лучшем смысле этого слова. Без всякого колебания рискуют они жизнью, когда речь идет о том, чтобы спасти товарища от грозящей ему беды.
Таким же гимном в честь русского народа являются записки Каютина. 'В моих воспоминаниях, несчастиях и трудах, – писал он, – одна была у меня отрада… Познакомился и породнился я с русским крестьянином… Я много люблю русского крестьянина, потому что хорошо его знаю. И кто, подобно многим нашим юношам, после обычной 'жажды дел', впал в апатию и сидит, сложа руки, кого тревожат скептические мысли, безотрадные и безвыходные, тому советую я, подобно мне, прокатиться по раздольному нашему царству, побывав среди всяких людей, посмотреть всяких див… В столкновении с народом он увидит, что много жизни, здоровых и свежих сил в нашем милом и дорогом отечестве, устыдится своего бездействия, своего скептицизма, и сам, как русский человек, разохотится, расходится, откинет лень и положит посильный труд в сокровищницу развития славы и процветания русского народа…'
