Все, что я бы мог и хотел было сделать… Но… узнав вас и ваше положение короче, я понял, что надежды мои дерзки, безумны, и я дал себе клятву смотреть на вас не иначе, как на свою дочь или сестру. Я свято сдержал ее. Я решился отдать вашему жениху весь капитал свой, чтоб ускорить ваше счастие. Я думал: пусть они живут счастливо; много ли надо мне, старику? я буду любоваться их счастием, и мои страдания облегчатся. Мне так дорого ваше счастье, что я писал к одному из моих приятелей, живущему постоянно в К*, как и что делает тот человек, которого ожидает счастье быть мужем такой кроткой и добродетельной девицы. Вчера утром я получил ответ. Писать ли мне вам то, что меня чуть не убило? Да, в первую минуту я был возмущен его поступком. Как! вас, вас обмануть! да это Невероятно! Свататься, тогда как он бросил свою невесту в Петербурге! а еще ужаснее молчать о своих намерениях…'
Полинька вскрикнула и зарыдала. Злость и отчаянье душили ее. Не скоро она решилась продолжать чтение:
'Да, можно было от чего одуреть. Но я, Палагея Ивановна, человек; я знаю,, что и стар, и уродлив, но прежде всего я человек. Я немолод только годами, а чувства мои еще слишком свежи и сильны. Я сознаюсь, что это великое мое несчастье. Когда первые минуты моего отчаяния и злобы прошли, я сам не знаю, как вообразить себе, что я своею преданностью вас трону, что седины мои будут вам порукой в прочности вашего счастья… Я поспешил, я забылся, я испугал вас. Вы так же отчасти способствовали этому. Ваше подозрение о каких-то умыслах, ваши слова затмили мой рассудок. Но теперь вы видите, что меня заставило открыться вам. Неужели вы не простите минуты безумия тому человеку, который готовился для вас на все жертвы? Вы теперь несчастны: может быть, вы скорее поймете мои мучения. Нет в мире отца, который бы нежнее любил свою дочь, чем я вас, Палагея Ивановна, буду любить теперь, когда все для меня кончено, когда узнал я о несбыточности моих надежд. Нет брата, который бы столь уважал свою сестру, как я уважаю вас.
Ваш и пр.
Борис Добротин.
PS. Одна ваша строка меня оживит. Нет страшнее мучений на свете, какие я теперь испытываю. Клянусь памятью моей матери, что я во всем раскаялся. Да смягчится ваше сердце и да простит оно несчастному его вольные и невольные проступки, за которые – видит бог – я жестоко наказан!.. Письмо из К* у меня в руках; если пожелаете, можете его видеть'.
Так кончалось письмо. Полинька, как сумасшедшая, плакала над ним. Она не знала, к кому прибегнуть, у кого просить совета. У Кирпичовой много и своего горя; притом Полинька вспомнила, что не послушалась ее предостережений, и теперь боялась упреков. Самолюбие также не позволяло ей видеться с горбуном: мысль, как она оскорбит своего жениха, если слова горбуна окажутся ложью, пугала ее. Она дни и ночи плакала, ей было противно смотреть на людей, с башмачником она обходилась очень сухо, что убивало его. Горбун писал к ней каждый день, умолял о позволении явиться и бывать у ней по-прежнему, доказывал, что Каютин, обманув ее, не так виноват, как может показаться: он еще молод, и страх связать свою участь тяжелыми обязанностями семьянина мог подвинуть его на дурной поступок; советовал ей первой написать, что она разрывает с ним все отношения, и клялся, что он заменит ей всех; богатство его будет принадлежать ей; люди, любимые ею, будут и его друзьями, не только она будет жить в довольстве, но даже и друзьям ее нищета не будет знакома; клялся, что величайшее его счастие быть ей отцом и братом… и затем снова начинались мольбы о свидании. Он даже писал, как тяжело взять на свою душу погибель человека, и вслед за тем прибавлял, что он так сильно страдает, что готов наложить на себя руки. 'Не допустите человека совершить преступление; оно падет на вашу голову!' Горе так душило бедную Полиньку, что она, наконец, решилась итти к Надежде Сергеевне, рассказать все и просить совета. Когда же Надежда Сергеевна, выслушав ее, стала с негодованием бранить горбуна, уверяла, что он с умыслом чернит Каютина, и просила Полиньку ничему не верить, – Полинька так обрадовалась, что вскрикнула и с рыданием кинулась обнимать свою подругу. Будто камень свалился с ее груди, когда она услыхала голос в защиту дорогого ей человека. Надежда Сергеевна советовала даже не читать вперед писем горбуна, а возвращать их нераспечатанными. Полинька так и сделала с первым письмом горбуна, которое в тот же вечер получила.
Дня через два после того ей случилось выйти со двора. Она повеселела; все мысли ее были теперь заняты Каютиным; она стыдилась прежних своих опасений и слез. Отойдя далеко от дому, Полинька почувствовала, что кто-то за ней идет. Быстро повернувшись, она отскочила в сторону и остолбенела: перед нею стоял горбун. Вся его фигура выражала страшное страдание; платье было в беспорядке; глаза его глубоко впали, зубы были плотно стиснуты, как будто он боялся открыть рот, чтоб не вылетел стон из его груди. Полинька, опомнясь, быстро пошла своей дорогой; но ноги плохо повиновались ей, и она готова была упасть.
Тихий голос горбуна долетел до нее. В нем было много странной насмешливости.
– Вы меня не узнали?
Полинька вздрогнула и ускорила шаги.
– Что же вы молчите? – строго спросил горбун и поравнялся с ней.
Она отскочила, остановилась и смотрела прямо ему в лицо. Он вынул из кармана письмо и подал ей.
– Я болен, я едва хожу, а вы заставляете меня целые дни бегать по городу, чтоб встретить вас.
– Я не буду читать! – сказала Полинька, отталкивая письмо рукою.
– Нет, вы должны его прочесть! – повелительно сказал горбун и силою вложил ей письмо в руку.
Полинька вздрогнула от его прикосновения: ей живо представился тот ужасный вечер, страстные взгляды горбуна, его поцелуи и объятия. Вспыхнув, она схватила письмо, разорвала его в мелкие кусочки и с негодованием бросила далеко от себя.
Бумажки, дрожа, летали по воздуху.
Горбун помертвел; губы его дрожали, адская злоба разлилась по всему лицу. Он задыхался от волнения. Кинув разорванное письмо, Полинька посмотрела на горбуна с отвращением и скоро пошла прочь. Горбун с минуту стоял в каком-то оцепенении; лоскутки его письма, как злые духи, летали и кружились в воздухе и падали у его ног.
Он сделал отчаянный жест и пустился догонять Полиньку, которая чуть не бежала.
– Напрасно вы так бежите: вы думаете, что я уж так стар, что не догоню вас? – язвительно сказал горбун, догнав Полиньку.
Она молчала и все бежала вперед.
– А, вы не хотите меня слушать? вы не хотите читать моих писем? – угрожающим тоном сказал горбун, заглядывая ей под шляпку.
Она быстро отвернулась; горбун обошел на другую сторону и, встретив испуганный взгляд ее, тихо засмеялся.
– Вы думаете, – продолжал он, – что вы хорошо делаете, поступая со мной так жестоко? Я знаю, вас, верно, учат, наговаривают на меня…
– Меня никто не научает! – сказала Полинька.
– А, а, а! так вы сами все это делаете! так вы по собственному желанию меня тираните!
И горбун заскрежетал зубами.
– Хорошо, хорошо, – прибавил он, – мучьте меня, рвите мои письма, топчите меня в грязь, презирайте старика!
И горбун все возвышал голос и стучал палкой о тротуар. Прохожие начали посматривать на них. Полинька тоскливо осматривалась и, завидев извозчика, закричала ему:
– Извозчик!!
– Не зовите его! – повелительно сказал ей горбун вполголоса.
– Я устала, я хочу…
– Я не пущу вас! – грозно сказал горбун. Полинька еще громче позвала извозчика; извозчик подъехал, соскочил с дрожек и, нагнувшись к Полиньке, спросил:
– Куда угодно, барыня?
Полинька хотела говорить, но горбун закричал извозчику:
– Не надо, пошел прочь!
– Надо, что ли? – сердито спросил извозчик.
Полинька сделала движение к дрожкам: горбун схватил ее за руку и, сжав ее, шепнул:
– Не смейте! Пошел прочь, дурак! – крикнул он извозчику.
Извозчик кинулся на свои дрожки и, ударив по лошади, насмешливо сказал:
– Туда же, ругаться, горбунишка пучеглазый!
Стук отъезжавших дрожек привел Полиньку в отчаяние, она остановилась и, посмотрев с злобою на горбуна, полным слез голосом сказала:
– Чего вы от меня хотите? Я вас ни видеть, ни слушать не хочу!
И она хотела перебежать дорогу, но столкнулась лицом к лицу с молодым белокурым мужчиной. Вскрикнув и с испугом взглянув на него, Полинька пустилась через грязную улицу, проворно перепрыгивая с камня на камень.
Горбун кинулся за нею; но молодой человек, протянув свою щегольскую палку, загородил ему дорогу и жадно любовался грациозными ножками Полиньки: перепуганная, забыв все, она высоко приподняла платье.
– Куда ты? куда на старости лет? – насмешливо спросил молодой человек горбуна.
В его взгляде и движениях было что-то презрительное. Лицо его было нежно, волосы густые, золотистые, костюм щеголеват и изыскан до щепетильности.
Горбун с сердцем оттолкнул палку и пустился в погоню за Полинькой; молодой человек засмеялся, провожая его глазами. Завидев горбуна, Полинька перебежала на прежнюю сторону улицы и быстро прошла мимо молодого человека, не заметив его. Но он не спускал глаз с раскрасневшегося личика девушки, пока оно было видно.
Горбун тоже перебежал улицу.
– Стой! – повелительно крикнул ему молодой человек. – Изволь-ка сказать, за кем это ты бегаешь? а?
И он засмеялся. Горбун не отвечал, продолжал смотреть на бежавшую Полиньку.
– Да что это? что с тобой?
Горбун быстро повернул голову к лицу молодого человека и смотрел вопросительно, с неудовольствием, которого не мог скрыть.
– Кто она такая?
– Разве она вам понравилась?
– Ну, а тебе нужно знать? – с презрением спросил белокурый молодой человек.
– Да, я знаком с нею.
– То есть как знаком? – двусмысленно спросил молодой человек.
Горбун стиснул зубы и с запальчивостью отвечал;
– Ну, как бы вы были знакомы с своей невестой!
– Что такое? с невестой?! ха, ха, ха! так ты жених?.. ха, ха, ха!.. Ну-ка скажи мне, где живет твоя невеста?
Горбун побледнел.
– Вам на что? – спросил он. – Я хочу ее видеть, то есть твою невесту… ха, ха, ха!
– Ее трудно видеть, – глухим голосом сказал горбун.
