Таящийся ужас 2

повернула голову, что мне даже показалось, что я расслышал хруст шейных позвонков. Она открыла было рот, но не произнесла ни звука, лишь во взгляде застыл бездонный страх.

Да, было совершенно ясно, что я проделал солидную брешь, но вот в чем именно? Комиссар бы, уж конечно, не растерялся и, воспользовался неожиданно полученным преимуществом, а я лишь сидел и хлопал ушами. Во всяком случае, он бы не дал ей возможности подумать и спланировать тактику дальнейших действий, тогда как все, на что оказался способен я — да и то с большим трудом, — это нацепить на лицо одну из самых бесстрастных своих масок в ожидании того, что оборона Элен станет и дальше разваливаться на куски.

Видимо, она несколько секунд сидела не дыша, потому что из груди ее вырвался резкий и глубокий вздох и она поднесла обе ладони к широкому раскрытому рту.

— Франсуа… Ты убил ее? — прошептала она; глаза ее уже не смотрели в одну точку, а беспрерывно ощупывали буквально каждый сантиметр моего лица.

— Нет.

— Значит, она у тебя… Она на тебе! Отдай ее мне! — сейчас она уже почти кричала, вцепившись в меня обеими руками, и я подумал, что будь у нее достаточно сил, она бы принялась обыскивать меня.

— Нет, Элен, у меня ее нет.

— Но теперь-то ты знаешь… Ты догадался, правда ведь?

— Нет, Элен. Я знаю только одно — что ты не сумасшедшая. Но я должен узнать все, Элен, и надеюсь, что каким-то образом докопаюсь до истины. Выбирай: или ты расскажешь мне обо всем и тогда я подумаю, что можно будет сделать, или…

— Или что? Договаривай!

— Я и хотел это сделать… Или попросту пообещаю тебе, что уже завтра утром эта муха окажется перед глазами твоего друга комиссара.

Она продолжала молчать и сидела совсем тихо, глядя на лежавшие на коленях ладони; я заметил, что, несмотря на довольно прохладную погоду, ее лоб и руки покрыла испарина.

Казалось, она не замечала длинной пряди волос, упавших на лоб и трепетавших в порывах слабого ветерка у уголка губ.

— Если я скажу… — пробормотала она наконец, — обещаешь, что первое, что ты сделаешь, убьешь эту муху?

— Нет, Элен. Я не привык давать обещаний, когда не знаю, в чем дело.

— Но Франсуа, ты должен понять. Я обещала Андре, что убью муху. Обещание должно быть выполнено, и я не скажу ни слова до тех пор, пока это не будет сделано.

Я чувствовал, что захожу в тупик. Почва еще не стала уходить у меня из-под ног, но инициативу я уже явно начал терять. И тогда я сделал выстрел наугад:

— Элен, ты не можешь не понимать, что как только полиция обследует эту муху, она поймет, что ты не сумасшедшая, и тогда…

— Нет, Франсуа! Хотя бы ради Анри! Ну как ты не понимаешь? Я ждала эту муху, надеялась, что она отыщет меня здесь, но откуда ей знать о случившемся со мной? Ей не оставалось ничего другого, как полететь к другим людям, которых она любит — к Анри, тебе… к тебе как человеку, который может знать и понимать, что надо сделать!

То ли она действительно сошла с ума, то ли снова принялась симулировать? Впрочем, так или иначе, Элен оказалась загнанной в угол. Отчаянно соображая, что делать дальше и куда нанести завершающий удар, но так, чтобы женщина не потеряла интереса к самому разговору, я как можно спокойнее произнес:

— Элен, расскажи мне все. И тогда я смогу защитить твоего сына.

— Защитить моего сына? От кого? Ты разве не понимаешь, что, пока я здесь, в Анри никто не станет тыкать пальцем и говорить, что он сын женщины, закончившей жизненный путь на гильотине за убийство его отца? И разве до тебя не доходит, что я предпочла бы смерть на гильотине прозябанию на правах ни живой ни мертвой здесь?

— Я все понимаю, Элен, и постараюсь сделать для мальчика все вне зависимости от того, скажешь ты мне или нет. Даже если ты вообще не станешь разговаривать со мной, я все равно буду всячески оберегать Анри, но в таком случае, и это тоже должно быть тебе понятно, вся игра выйдет из-под моего контроля, поскольку муха окажется у комиссара Шара.

— Но зачем тебе надо это знать? — не столько спросила, сколько утвердительно произнесла моя невестка, с видимым напряжением пытаясь держать себя в руках.

— Затем, Элен, что я хочу знать и узнаю, как и почему погиб мой брат.

— Хорошо. Проводи меня… домой. Я отдам тебе то, что комиссар назовет моим «признанием».

— Ты хочешь сказать, что написала обо всем?

— Да. По правде сказать, предназначалось это не столько тебе, сколько твоему другу комиссару. Я предвидела, что рано или поздно он все же доберется до правды.

— То есть ты не возражаешь против того, чтобы он тоже прочитал твое письмо?

— Поступай как считаешь нужным, Франсуа. Подожди меня минутку.

Оставив меня в вестибюле, Элен побежала вверх по лестнице. Меньше чем через минуту, она вернулась с большим коричневым конвертом в руках.

— Значит так, Франсуа. Возможно, ты никогда не был так умен, как твой бедный брат, но и глупым тебя тоже не назовешь. Все, о чем я тебя попрошу, это чтобы ты прочитал написанное в одиночестве. Потом можешь делать с этим что хочешь.

— Это я тебе обещаю, — проговорил я, забирая у нее драгоценный конверт. — Я прочитаю это сегодня вечером и завтра же, хотя это и неприемный день, снова зайду к тебе.

— Как тебе будет угодно, — пробормотала моя невестка и, даже не попрощавшись, снова стала подниматься по лестнице.

Вернувшись домой, я вышел из гаража и только тогда посмотрел на конверт, на котором было написано: «Тому, кого это может касаться» (видимо, комиссару Шара).

Я сказал слугам, что ограничусь легким ужином, который прошу принести мне в кабинет немедленно, затем приказав им не беспокоить меня, поднялся к себе наверх, бросил конверт Элен на письменный стол и, прежде чем закрыть ставни и задернуть шторы, еще раз внимательно осмотрел его. Мне удалось обнаружить лишь давно засохшего москита, запутавшегося в паутине под самым потолком.

Жестом указав слуге, чтобы он поставил ужин на столик рядом с каминам, я налил себе бокал вина, запер дверь, отключил телефон — перед сном я всегда так делал — и погасил свет, оставив только лампу на письменном столе.

Разрезав конверт, я извлек из него толстую пачку бумаг, исписанных убористым почерком Элен. Прямо по центру первой страницы было написано:

«Это не является признанием в классическом смысле слова, поскольку хоть я и убила своего мужа, убийцей не являюсь. Я лишь исправно выполнила его последнюю волю: разбила ему голову и правую руку паровым молотом на фабрике его брата».

Даже не прикоснувшись к вину, я перевернул страницу и принялся читать.

Примерно за год до своей смерти (начиналось письмо) муж рассказал мне о некоторых из своих экспериментов. Он прекрасно понимал, что коллеги из министерства авиации непременно запретили бы проведение некоторых из них по причине их крайней опасности, однако он был буквально одержим идеей завершения работы прежде, чем сообщить о ней какие-нибудь сведения.

Как известно, в настоящее время наука научилась передавать на расстояние — посредством радио и телевидения — звук и текст, что же касается Андре, то он утверждал, что разработал метод перемещения в пространстве материальных объектов. Любой подобный предмет, по его словам, помещался в специальный «передатчик», где подвергался дезинтеграции, после чего вновь реинтегрировался в особом «приемнике», но уже в другом месте.

По мнению Андре, его изобретение являлось самым важным открытием в мире после того, как люди отпилили от ствола дерева тонкий кругляк и сотворили первое колесо. Он утверждал, что передача вещества посредством мгновенно действующей цепи «передатчик — приемник» коренным образом