маньяка-убийцу», но так и не успела нажать. Экран вдруг потемнел, она нахмурилась, потом заледенела, видя появившуюся на мониторе расплывчатую красную надпись:
ХОЧЕШЬ СЫГРАТЬ В ИГРУ?
Она медленно выпрямилась, не сводя глаз с монитора, где до открытия файла попросту ничего не должно быть.
Ошибка… Наверняка какая-то ошибка. Но даже понимая, что это ошибка, она на секунду почуяла старый парализующий страх, защекотавший шею, пробежавший по спине.
Последние десять лет в мгновение ока растаяли, осталась по-прежнему живущая в памяти молоденькая Грейс, тихо-тихо сидевшая, скорчившись, в темном чулане, неудержимо дрожа.
8
Алена Верховская семенила на самых высоченных каблуках, какие когда-либо в жизни носила, и в узком облегающем платье. В мертвой тишине явственно слышалось, как шуршат блестки, словно чешуя змеи, ползущей по песку в пустыне.
– Блестки шуршат… – шепнула она, приоткрыв рот от удовольствия.
– Правда. Чудесно.
Алена радостно кивнула, подняла руку, еще раз взглянула на пальцы. Даже в темноте виден красный эмалевый блеск длинных накладных ногтей. Кажется, будто на ее запястье висит чья-то чужая кисть.
Ох как здорово! Она никогда так не одевалась, и по вполне серьезной причине. Родители ее убили бы. Но нынче, в первый вечер вдали от дома, можно нарушить правила, попытать счастья с незнакомцем, который собирается изменить ее жизнь.
Она всегда знала, что судьба ее сама найдет, ей не придется ловить удачу, как обыкновенным людям. Пусть простые некрасивые девушки довольствуются скучной троицей – образование, замужество, дети. Алене суждено нечто лучшее, прекрасное, и скоро все об этом узнают.
Она задрожала под порывом ветра. Будем надеяться, платье снимать не придется – не особенно защищает от холода, но все-таки кое-что. Будем надеяться, что и секса не будет. Говорят, некоторые фотографы стремятся переспать со своими моделями, прежде чем сделать их звездами. Хотя это фактически не имеет значения. Прежде ей приходилось заниматься сексом и не с такой важной целью.
– Ну вот и пришли.
Алена остановилась, взглянула на огромную скульптуру, сразу сообразив, зачем нужен толстый слой яркого, кричащего макияжа, сетчатые чулки, открытое платье. Теперь ясно, каким задуман первый снимок для портфолио: шлюха, которую ангел несет на крыльях. Потрясающий образ, завораживающая фотография, и, в конце концов, не слишком далеко от истины.
Она забиралась с трудом, стараясь не порвать о камень чулки, не ободрать новенькие ногти, но со временем устроилась на холодном массивном крыле.
– Хорошо?
– Почти идеально. Сейчас поднимусь, уложу волосы. Знаешь, они очень красивые.
Алена улыбнулась. Еще бы не знать.
– Только чуть закрывают лицо, которое стоит миллион долларов. Этого нам, конечно, не надо.
Мягкие пальцы коснулись щеки, заправили волосы за ухо, задержались на секунду.
– Ты будешь очень знаменитой, Алена.
И хотя это было основной задачей, мысли о славе мигом испарились от прикосновения холодного металла, совсем не похожего на заколку для волос. Она вспомнила мать, увидела теплое, ласковое лицо, потом почувствовала, как крыло ангела с силой шевельнулось и начало поднимать ее вверх.
9
Шериф Майкл Холлоран отодвинулся в кресле от письменного стола и потер кулаками глаза. Вновь открыв их, увидел в дверях своего кабинета Шарон Мюллер в теплой куртке с поднятым воротником, поскольку короткие волосы не прикрывали ушей.
– Вот чем ты глаза себе портишь, – кивнула она на стоявшую на столе лампу с зеленым абажуром.
– Это лампа для чтения. Я читал.
– Тут слишком темно, чтоб читать. – Она потянулась к выключателю на стене, но опустила руку, видя, как он затряс головой.
– Пришла или уходишь? – уточнил Холлоран. – Если уходишь, то что до сих пор здесь делаешь? Уже почти полночь.
– Занималась всякой ерундой по делу Клейнфельдтов. Не волнуйся. У меня свободное время.
– Я не волнуюсь. И у тебя нет свободного времени.
Шарон прошлась по кабинету, трогая всякие вещи – мебель, книги, шнуры жалюзи на большом окне, которые Холлоран никогда не открывал. Он не раз видел, как женщины, входя в чужое помещение, делают то же самое, как будто собирают информацию кончиками пальцев. Потом остановилась перед столом.
– Как твоя рука?
– В каком смысле?
– Бонар рассказывал, что ты кулаком в стену ударил сегодня у Клейнфельдтов.
– Сильно разозлился. – И сейчас тоже злится. – Я спрашиваю: что ты здесь так поздно делаешь?
Она минуту смотрела на него, после чего села в кресло напротив.
– Просматривала сегодняшние протоколы опросов. Тех, что сама проводила, а также всех прочих.
– Тебе Саймонс велел это сделать?
– Нет, просто надо было сделать. – Она бросила на стол толстую папку с приколотыми к верхней обложке листами бумаги. – Протоколы личных опросов внутри. Вот полный список прихожан, все опрошены, кроме пары-тройки – один в больнице, еще муж с женой уехали навестить дочку в Небраске. Нигде ничего подозрительного.
– Поговорила со всеми, кого они хотели отлучить от церкви?
– Ох да. Тридцать три человека, можешь поверить? Если тебя это интересует, четверо действительно геи.
– Сами признались?
– Нет, чтоб мне провалиться. Но это так.
Холлоран заглянул в список, видя фамилии, которые знает всю жизнь. Тех, кого Клейнфельдты обвиняли в гомосексуализме, Шарон отметила желтым фломастером. Он поймал себя на том, что старается угадать, кто действительно гей, и отодвинул лист в сторону.
– Тем не менее ничего подозрительного?
Шарон пожала плечами:
– Фактически нет. Многие, конечно, жутко бесились, некоторые даже пробовали действовать против Клейнфельдтов их же собственным методом – добиться
