Алексей Федоров и Михаил Вольский».
Кейт аккуратно записала все имена.
— А что хотели узнать у него?
— Записей допросов в деле нет, — перевела девушка.
— Есть ли какая-нибудь возможность выяснить: живы или нет эти следователи?
— Генерал сказал, что русские — народ долгожителей.
Кейт решила не отвечать на улыбку собеседника:
— Продолжайте.
— После предварительного следствия решено было предъявить заключенному обвинение.
От неожиданности Кейт передернуло:
— Какое обвинение?
— Об этом ничего не сказано.
— Почему же его не направили в другие инстанции? Зачем его вновь вернули в НКВД?
— Генерал сказал, что тогда НКВД заменял все.
— Его пытали?
Лицо переводчицы даже исказилось, когда она услышала, а потом перевела ответ генерала:
— Если учесть, что заключенного доставили из немецкого концлагеря, то избиение было вполне оправданно, ему хотели развязать язык.
— Зачем?
Ответ был спокойным, коротким и ясным. Петрушка от смущения даже не взглянула на Кейт:
— Генерал сказал — ради признания. Признания вообще. Какого — не важно.
Кейт погрузилась в глубокое молчание. Здесь она оказалась не для того, чтобы кого-то обвинять и выходить из себя, гневаться на то, что происходило в чужой стране сорок семь лет назад. КГБ был явно не тем местом, где можно выразить протест против так называемой советской системы. Поэтому она вновь взяла себя в руки:
— Продолжайте.
— В сентябре 1945 года его отправили в лагерь недалеко от города Горький. В марте 1947 года переправили в московскую тюрьму на Лубянке и держали в камере предварительного заключения.
— Предварительного заключения? Но он же успел к этому времени провести в тюрьме два года.
— В бумагах сказано, что следствие к этому времени еще не закончилось.
— Так, значит, его продолжали допрашивать и два года спустя после ареста?
— Да.
— Ему предъявляли обвинение хоть в каком-нибудь преступлении? Судили его, нашли ли его в чем- то виновным?
— Генерал говорит, что в деле об этом ничего не сказано.
Нервы сдали, и Кейт не выдержала:
— Черт побери! Как
Последней фразы переводчица не перевела. Генерал нахмурил брови и, обратясь к переводчице, сказал что-то грубое, и той осталось только проглотить это.
— Генерал говорит, что его информация касается только дат и мест заключения. Другой у него нет. Поэтому не имеет смысла расспрашивать его о том, чего он не знает и знать не может. Он сказал, что если вы хотите правды — то вот она. Он вам — правду, а вы ему — деньги. И все. А если вам нужна ложь, то за нее следует платить особо.
Усилием воли Кейт заставила взять себя в руки.
— Хорошо. Продолжим.
Теперь она никого не прерывала. И голос генерала слился с голосом Петрушки.
— В 1948 году заключенного перевели в Лефортовскую тюрьму в Москве. Там ему дали номер Е- 615.
В 1949 году его отправили в исправительно-трудовой лагерь ГУЛАГ № 5431 в районе Тамбова.
В 1952 году он оказался в исправительно-трудовом лагере № 2112 под городом Владивостоком.
В августе 1956 года заключенного перевели в пересылочный лагерь С-56, в районе Ташкента.
В декабре 1956 года он оказался в исправительно-трудовом лагере № 732 недалеко от Киева.
В течение 1957 года его отправили в исправительно-трудовой лагерь № 9513 в Литве.
Зимой 1959 года в этом же лагере он был расстрелян.
С последней фразой Кейт медленно подняла голову. Она повторила вслед за переводчицей услышанное, будто не в силах понять смысла слов.
— Расстрелян?
Переводчица облизнула губы:
— Генерал хочет сказать, что его убили… Тишина заполнила комнату.
Генерал и переводчица с выжиданием смотрели на Кейт. Она совершила свое долгое и трудное путешествие, заплатив при этом немало денег, чтобы узнать эту правду. Кейт не обращала никакого внимания на своих собеседников: перед ее внутренним взором предстала другая сцена, где царили снег, кровь и отчаяние. Кейт будто что-то сжигало изнутри. Слезы навернулись на глаза и обильно полились по щекам. Но она даже не знала, что плачет, — образы из прошлого, представшие перед мысленным взором, как будто парализовали Кейт, она потеряла чувство реальности и даже не заметила, как Петрушка подала ей носовой платок. И только когда девушка коснулась ее влажных щек, Кейт пришла в себя и отстранила протянутую руку.
Она вытерла слезы ладонью — странный жест из детства:
— Спросите генерала, почему его расстреляли?
Переводчица начала было передавать вопрос, но генерал грубо оборвал ее какой-то фразой.
Тогда Петрушка продолжила:
— Кейт, генерал сказал, что казнь была скорее актом милосердия.
Вспышка ненависти заставила Кейт очнуться.
— Скорее — предусмотрительности. Потому что его уже никогда бы не выпустили на волю, боясь, что он все расскажет о сталинских застенках. Не правда ли?
Петрушка колебалась, явно испытывая панический страх перед человеком в генеральской форме.
— Скажи! Скажи ему это. Вот так прямо и скажи.
Девушка повиновалась. Ответ был коротким:
— Генерал говорит, что так оно и было на самом деле. Поэтому-то казнь для него и была особой милостью.
— А сколько других американских солдат разделили его участь?
Петрушка казалась сейчас совсем запуганной, переводя эти слова:
— Генерал сказал, что он предупреждал вас: тема слишком деликатная и может серьезно повредить международным связям России и Америки. Вы уверяли генерала, что имеете только частный интерес. Он хочет узнать, не лгали ли вы ему в начале.
— Нет. Не лгала. — И женщина в изящном итальянском пальто сделала последнее усилие, чтобы вновь овладеть собой. Теперь она держала перед собой лист бумаги с записанными на нем датами и названиями мест.
— Это все, что он может сообщить мне?
Сейчас генерал говорил дольше чем обычно. Петрушка переводила:
— Он говорит, что вы платили за правду, а не за официальную ложь. Вы были совершенно правы, избегая обычных каналов. Генерал подтвердил, что отныне вы знаете полную правду о судьбе интересующего вас человека, то, о чем вам никогда не сказали бы в Москве.
Пока все это переводилось, человек за письменным столом не сводил глаз с Кейт.
— А теперь он просит, чтобы вы следили за ним с особым вниманием, — переводила Петрушка.
Кейт видела, как в следующий момент генерал закрыл папку. Рядом на столе оказался бумажный дезинтегратор. Он включил его и медленно засунул внутрь папку.
— Нет!
