остановился от неожиданности. —
Человек за столом колебался.
— Пожалуйста, — повторила Кейт настойчиво. — У меня нет никакой другой его фотографии.
Генерал оторвал снимок и передал его Кейт. А затем острые лезвия машины сожрали оставшуюся часть папки. Раздались чавкающие звуки, и конфетти посыпалось в корзину. Генерал выключил аппарат, вытер руки. Причем проделал он это как-то ненатурально, повторив жест два или три раза.
Путешествие в прошлое закончилось.
Кейт не глядя бросила фотографию в кейс. Она ощущала сейчас себя совершенно опустошенной и обессиленной, будто ее принудительно переправили из реального в некий иной мир.
Почувствовав, что ей не хватает воздуха, Кейт встала и произнесла:
— Спасибо, генерал. — А потом, обращаясь к переводчице: — Скажите, что я ценю его расположение.
Петрушка вытерла ладони о юбку и поднялась за ней вслед. Лицо Петрушки было сейчас совершенно бледным. Генерал теперь обращался прямо к переводчице, и тон его был командным. Петрушка только покорно кивала в ответ. Кейт щелкнула замком, кейс закрылся, а деньги остались на письменном столе.
— Он что, советует тебе держать язык за зубами?
— Да.
— Дельный совет.
— Знаю.
Теперь они стояли вместе, пока генерал по телефону произносил какие-то команды охране внизу, чтобы их выпустили на улицу.
— Куда мы сейчас направимся? — тихо спросила переводчица у Кейт.
— В Москву.
— Вы нашли все, что хотели?
— Почти.
Генерал проводил женщин до двери. Когда они были почти у выхода, генерал внезапно обхватил запястье Кейт, и ей показалось, что это призрак из ночного кошмара, который вылезает откуда-то из-под постели в кромешной ночной тьме.
— Человек, который был расстрелян, — с трудом спросил генерал по-английски. — Кто это был?
Кейт внимательно вгляделась в лицо генерала и, не найдя ничего интересного, холодно улыбнулась:
— Один из выживших.
С этими словами она вырвала руку, освободившись от цепких пальцев, и продолжила свой путь.
Ломовик родился в Колорадо, но никогда не бывал в Вейле.
Ничего подобного он не видел за всю свою жизнь, если не считать, конечно, ярких рождественских открыток, которые так любил рассматривать в детстве.
Был ранний вечер. Высоко над городом нависли снежные вершины гор, на склонах которых еще играли лучи заходящего солнца. Внизу же, в долине, уже лежали сине-фиолетовые тени. А сам Вейл казался сотканным из огней витрин и волшебно мерцающих на домах и деревьях лампочек. Ломовик увидел вывеску:
Они подъехали к стоянке, где были только «мерседесы» и «порше».
— Обычно въезд на машинах запрещен, — похвастался мистер Рей, выключая мотор. — Знаешь, сколько стоит мне эта стоянка? 10 тысяч долларов в год.
Ломовику нечего было сказать на это.
Мистер Рей вышел из машины и открыл дверцу. Ломовик взял багаж — тяжелые чемоданы, лыжи, лыжные палки, огромная дубленка, весящая не менее 50 фунтов,[10] и понес все это через улицу.
В каждой витрине магазина висели ярко освещенные дорогие вещи. Некоторые магазины выставляли на витринах только меха, и они завораживающе поблескивали в электрическом свете. Рестораны работали. Отовсюду доносилась рождественская музыка. По обочинам лежали сугробы. Мистер Рей с явным удовольствием сделал глубокий вздох и спросил:
— Чувствуешь? Какой букет! Словно шампанское.
Ломовик никогда в жизни не пил шампанского, но кивнул в знак согласия.
Мистер Рей тем временем подбежал к группке знакомых, возвращающихся с лыжной прогулки. Богатые, счастливые, не знающие проблем люди. В один голос они прокричали «хелло» на приветствие мистера Рея. Он не представил Ломовика, хотя некоторые из богачей бросали недоуменные взгляды в его сторону.
Мистер Рей и Ломовик подошли к симпатичному домику, украшенному балконами с железными перилами. У входа лежала целая гора дров. Они стали подниматься по лестнице, и Ломовик сразу ощутил тепло уютного жилища по контрасту с колким морозным воздухом улицы. Скорее всего, дом был оснащен хорошей отопительной системой, работающей беспрерывно. Во всем здесь чувствовались роскошь и богатство.
Пол был покрыт огромным ковром с фиолетовыми лилиями и зелеными листьями, который делал неслышными шаги. Мебель была мягкой и очень удобной. На стенах висело несколько картин, в основном горы и снег, в углу стояла бронзовая фигура ковбоя на вздыбленной лошади.
Повсюду, включая стены и потолок, было дерево, и это особенно украшало дом. Огромные окна выходили на горные склоны — излюбленные места лыжных прогулок.
— Купил еще в семьдесят втором, — не без удовольствия произнес мистер Рей. На вид ему было столько же лет, что и Контролю. Они даже были внешне похожи: оба большие, грузные, с крупными, хищными носами и подозрительным взглядом бесцветных глаз. — Тогда Вейл был еще деревней. Домишко переделал за последний год: немецкая кухня, отопление, отделка деревом.
Мистер Рей произнес все это как само собой разумеющееся. Его явно не интересовало мнение Ломовика.
— Отнеси багаж.
И Ломовик понес вещи в спальню. Постель поразила его: словно целый океан из розового атласа. А над ней — огромный портрет обнаженного мускулистого мальчика, чье тело застыло в напряженной позе — то ли экстаза, то ли муки. Картина смутила Ломовика, и он невольно подумал, где же ему приготовят ночлег.
Когда он вновь вернулся в большую комнату, то увидел, что мистер Рей налил себе в бокал виски и расстелил на чайном столике карту. Он водил по ней пальцем, делая какие-то пометки ногтем.
— Она живет здесь. Кондоминиум находится в Пота-то-Патч. Туда можно пройти пешком.
— Мне надо взломать дверь? — спросил Ломовик, уставившись на карту.
— Не будь задницей. Я дам ключи.
— Как вам это удалось? — недоумевал Ломовик.
— А зачем тебе знать?
— Точно. Незачем. Мистер Рей отпил из бокала.
— И вообще, закрой пасть. Оденешься как лыжник. Спортивный костюм, куртка, лыжи на плече, вязаная шапочка на твоей пустой голове — и прямиком в Пота-то-Патч. Войдешь в дом с таким видом, будто он твой, — вот и все.
— Ясно, сэр.
— Сядь! — приказал мистер Рей, указывая на софу. — Сядь и раскрой уши. Сейчас я скажу тебе, что нужно сделать.
