— Черт побери! — стукнул в сердцах по столу комиссар. — Не дотянешь до пенсии! И какой идиот придумал поставить возле нашего города этот «Реттунг»? И еще этот пожар! Не могли подождать с ним, пока я уйду в отставку!.. «Наше спасение!» — он иронически усмехнулся. — И как тебе пришло в голову назвать эту американскую компанию убийц нашим спасением?
Дорнье в отчаянии обхватил голову руками, потом, словно очнувшись, спросил:
— Что у тебя нового?
Бейкер рассказал ему о разговоре с Фликом и о полученном задании.
— Вот-вот! И я тебя искал по этому же поводу! Люди должны знать полную правду обо всем, что делается у ворот и внутри «Реттунга». А то ведь черт знает что творится! Сейчас звонил мой шеф из Бонна. Он намекнул, что меня могут снять с работы, если мои люди не нападут на след тайного генерала. А главное — страшно был недоволен тем, что я либеральничаю с активистами из палаточного городка. Он так и выразился: «Не понимаю, почему до сих пор никто из них не арестован, хотя есть благоприятный повод в связи с пожаром на базе…». Ты там был. Будь добр, напиши правду, все, как есть. Я тебе верю и буду ссылаться на твой материал…
Словом, Бейкер ушел от Дорнье не только не успокоенным, а вконец озадаченным.
Остаток этого дня он просидел над новым вариантом репортажа, что обернулось для автора настоящим профессиональным кошмаром. Конфиденциальные слухи о причастности к пожару на базе русского шпиона, переодетого в форму пятизвездного генерала, никак не влезали в текст интервью с палаточниками.
Он испробовал все приемы многолетнего журналистского опыта, чтобы подогнать к старым фактам новую версию. Туманный намек не получился. Форма анонимного допроса, который приводил бы к логическому выводу: «шпион из Москвы устроил диверсию», — тоже не склеивалась. Он подавал факт сразу, делал из него сенсацию в середине материала, потом пробовал прибегнуть к эффектной концовке с риторическим вопросом. Все бесполезно! Фальшь, накладываемая на живую речь, шедшую от гневного честного сердца, отскакивала шелухой, скатывалась прочь, плавала на поверхности. Впервые Гюнтер не верил тому, что писал. И ложь проступала, как жирное пятно нефти на белых брюках. Ложь, ложь, ложь!!!
Так прошла ночь и еще один день, к концу которого он уже хотел позвонить Флику и отказаться от задания. Но Флик вдруг позвонил сам. Позвонил и категорическим тоном просил срочно приехать в редакцию. В надежде, что в политическом климате опять что-то изменилось и писать репортаж не нужно, Бейкер погнал «фольксваген» по вечернему городку.
Когда Гюнтер вошел в кабинет шефа, к нему подскочили двое уже знакомых типов из «военной разведки». С милыми улыбками была изложена просьба снять отпечатки его пальцев. Бейкер, возмутившись, отказался от унизительной процедуры, но тут вышел из-за стола шеф, заюлил вокруг Бейкера, обнял его и, по-лисьи заглядывая в глаза, заговорил:
— Будь благоразумен, Гюнтер! Мы должны помочь поймать русского шпиона! Надо быть патриотом, Бейкер! Тут рука Москвы — это ясно…
— Зачем же делать отпечатки с моих пальцев, если известно, что здесь рука Москвы? — резонно спросил Бейкер.
Флик побагровел, потом разразился тирадой:
— Твои отпечатки нужны, чтобы отвести от тебя подозрение. Они заботятся о твоем престиже и престиже нашей газеты. Ты понимаешь? Мне уже звонил наш депутат из ландтага. Он недоволен! И вообще, Бейкер, не надо быть капризной фрау, которой безразлична судьба родины, лишь бы пошуметь и обратить на себя внимание. Мы, немцы…
И Флик выплеснул весь арсенал патриотической демагогии.
Подавленный этим, Бейкер уже плохо соображал, что происходило дальше. Он машинально сел к столу, машинально дал намазать кончики своих пальцев мастикой. Но во время отвратительной процедуры испытал в душе такое чувство стыда и унижения, будто его раздели и выставили голым на всеобщее обозрение.
Вернувшись домой, он в отчаянии подбежал к бару и, налив большую дозу шнапса, залпом выпил его. Рухнув на диван и впав в состояние прострации, он никак не мог заснуть. Все усилия забыться только вызывали в нем чувство досады и тупой злобы. Не в силах больше бороться с собой, он бросился к столу, достал дневник, к которому не прикасался много лет, и… выплеснул эту змеиную злобу на бумагу.
— Вольфганг! Спаси меня!
— Гюнтер, на тебе лица нет! Что с тобой!
— Вольфганг, я — дерьмо. Перед тобой — дерьмо, которое не заслуживает…
— Успокойся, Гюнтер! Не надо так кричать на улице… Ты забыл, где мы находимся.
Они находились у подъезда полицейпрезидиума. Вольфганг только что вышел из машины. А Гюнтер ждал его здесь больше часа. Видя, что друг вне себя, Дорнье взял его под руку и повел к себе.
Однако главное волнение этого дня было впереди. В дверях навстречу им вырос дежурный и тревожно сообщил:
— Господин комиссар полиции, я должен предупредить, что к нам…
— Короче, Курт! — перебил Дорнье.
— У нас — комиссия из Центра.
— Так, — Вольфганг нахмурился. — Значит, уже приехали. Сколько их?
— Пока один. Генерал-инспектор! — значительно подчеркнул Курт.
— Да, — глубокомысленно изрек Дорнье и, повернувшись к Гюнтеру, сказал: — Ну что ж, пойдем вместе встречать высокого гостя!
Генерал был в кабинете Дорнье, о чем успела шепнуть секретарша. Дорнье и Бейкер вошли и подобострастно застыли: мундир высокого чина всегда сковывает почему-то стоящих перед ним. Дорнье, вытянувшись, стал докладывать генералу. Но тот повелительным жестом прервал доклад и указал на кресла:
— Сядьте!
Оба сели.
Генерал пронизывающим немигающим взглядом уставился на Бейкера, отчего Гюнтер ощутил внутри неприятный, зудящий холодок.
— Вы что здесь делаете, в полиции?
— Я журналист… э… Гюнтер Бейкер. Если нежелательно… я могу уйти…
И смущенный газетчик встал, намереваясь уйти.
— Останьтесь! Вы мне будете нужны, Гюнтер Бейкер, — остановил генерал и сразу перенес свой холодный колючий взгляд на Дорнье:
— Пока я был в вашем кабинете, здесь часто звонил телефон. Где вы находились все это время?!
Голос генерала звенел высоким тенором, был напыщенным и никак не вязался с его массивной внешностью. Этот парадокс производил странное впечатление, как маленький рост великого Наполеона.
— Я руководил операцией, господин генерал…
— Ло?вите шпиона-коммуниста! — с иронией резюмировал генерал.
— Да, — подтвердил Дорнье.
— И никак не можете его изловить, — с издевательством пропел генерал, неестественно дернувшись.
— Все силы нашей полиции брошены на это, — защитился Дорнье.
— Не умеете работать! — рассерженно стукнул по столу генерал и, опереточно покрутив рукой, строго спросил: — На каком основании вы отдали приказ об аресте нескольких активистов антивоенного движения из палаточной деревни?
— На основании пожара на базе. Есть подозрения, что поджог…
— Прекратите болтать ерунду! — петушино срываясь на верхах, резко перебил Дорнье генерал. — Это не так! Понимаете, какой будет скандал в ландтаге и даже в бундестаге?! Партия «зеленых» — это теперь сила! Вот журналист знает. Я думаю, он напишет обо всем этом!