что национал-социализм в Берлине не погиб.
Были приняты также меры предосторожности, чтобы все время привносимая посторонними в партию нервозность не могла угрожать внутренней жизни организации. Все попытки провокации были большей частью заблаговременно обнаружены и затем бесцеремонно задушены в зародыше. Ядро партии должно было оставаться невредимым. Тогда после будущей отмены запрета было бы легко заново отстроить всю организацию.
Наше основное внимание направлялось на то, чтобы давать задания и цели запрещенной партии, занимать ее и препятствовать этим тому, чтобы внутри отдельных групп появилась возможность недостатка ежедневной работы, грозящего спокойному продолжению нашей деятельности склоками и искусственно созданными кризисами.
Кольцо, которым мы опоясали Берлин с прочно организованными базами, заметно объединялось в твердую цепь. Мы выковали ближайшую окрестность столицы Империи в большой фронт для наступления; это давало нам возможность в любое время, когда почва под нами стала бы слишком горяча в Берлине, переместиться в провинцию.
Каждое большое мировоззрение, когда оно проявляется с дерзкой волей, однажды отдает духовные и культурные, и, в конце концов, также материальные основы народного бытия, в своем развитии должно пройти четыре этапа. И от образа действий, как оно умудряется преодолевать силы, с которыми сталкивается на всех этих четырех этапах, зависит, действительно ли оно призвано. В истории человечества появлялось много идей. Некоторые люди выходят на общественную сцену с претензиями что-то значить для народа и быть в состоянии что-то ему сказать. Многие приходили и многие проходили. Но будущее поколение не замечает их. Только редкие одиночки призваны давать народам новые идеалы, и судьба достаточно милостива, что уже рано принуждает этих одиночек доказывать перед всей общественностью, что они не только избраны, но и призваны.
Каждое большое движение начинается в анонимности. У его истоков стоит идея, которая берет начало из головы отдельного человека. Это не так, как будто этот отдельный был, например, гениальным изобретателем этой идеи. Этому отдельному только благоволит судьба сказать то, что народ глухо чувствует и страстно предугадывает. Он выражает непонятный инстинкт широкой массы. Это чувствовали даже при появлении нашей молодой идеи. Тогда в основном было так, что человек из народа говорит: «Я всегда верил в это, думал так и имел это в виду. Это то, что я ищу, что я чувствую и смутно сознаю».
Отдельный человек призван, и теперь он придает выражение желанию и предчувствию широких масс. Тогда из идеи начинает появляться организация. Так как у отдельного человека, который дает освобождающее слово идее, неизбежно появится стремление привлечь на сторону его идеи других людей, позаботиться, чтобы он не был один, привести за собой группу, партию, организацию. Группа, партия и организация будут вместе с тем служанкой идеи.
Само собой разумеется, современники и окружение сначала вообще не смогут понимать его; так как он со своей идеей опередил свое время на несколько лет или десятилетий. То, что он объявляет сегодня как парадоксальное, только через двадцать лет или еще позже будет тривиальностью. Он указывает дорогу народу, это он, который хочет вести своих современников из глухих низменностей к новым высотам. Понятно, что современность не хочет понять его, да и не может понять, в конце концов. Сначала первая группа носительницы новой идеи остается в анонимности. И это тоже неплохо; потому что маленький дубок, который впервые нерешительно и стыдливо высовывает свою маленькую крону из рыхлой земли, мог бы быть сломан и растоптан одним единственным необдуманным шагом. У него еще нет силы, чтобы оказывать сопротивление. Сила еще сидит в корнях; вначале она лежит только в возможностях, которые есть у маленького растения, а не в том, что представляет собой маленькое растение в данный момент. Само собой разумеется, оно меньше, скромнее, незаметнее, чем большой травянистый многолетний сорняк. Однако, это не доказательство того, что такое положение будет еще и через десять лет. Через десять лет, когда этот травянистый многолетний сорняк давно стал гумусом, могущественный дубовый ствол с широко выступающими ветвями затенит все вокруг себя.
Судьба поступает мудро, что окружающие вначале совсем не замечают этот маленький дубок. Потому что этим она дает ему возможность стать тем, что является его определением. Природа всегда заботится о том, чтобы живые существа, люди и организации подвергались только тем испытаниям, которые они могут выдержать.
Конечно, для первых носителей молодой идеи это почти невыносимое состояние, когда окружающие их не замечают. Тот, в ком есть боевой настрой, тот любит бросаться на бой с врагом, того может устроить, что враг с ним борется и спорит. Но то, что другой его совсем не видит, никак его не замечает, это оскорбительное отсутствие внимания, это самое невыносимое, что может происходить с героическим характером.
Первые передовые бойцы, выступающие за юную идею, разумеется, в начальных стадиях движения точно те же, кто однажды позднее станут теми, когда они захватят власть. Потому что не они изменяются, но они изменяют их окружающую среду. Не Гитлер изменился, а изменилась Германия, в которой он живет.
Судьба теперь в этой первой фазе развития проверяет, достаточно ли силен тот человек, который с большим честолюбием выходит делать историю, чтобы на определенный срок молча перенести анонимность. Если он преодолеет это без повреждений в его душе, тогда судьба будет считать, что он выдержал свою вторую проверку. Так как по прошествии определенного времени движение добудет внутреннюю силу, чтобы расплавить ледяной блок сжимающего его духовного бойкота. Оно находит тогда средства и пути, чтобы знакомиться с окружением; если не в доброте, тогда в ненависти. Если они не любят меня, то они должны бояться меня, но, по крайней мере, они должны знать меня. И тогда очень скоро наступает мгновение, когда общественность вынуждена обратить внимание на идею и организацию. Тогда просто больше нельзя молчать. Если это стало предметом публичных разговоров, если об этом уже чирикают воробьи на всех крышах, тогда и трусливые газеты не могут оставаться дальше в их элегантной сдержанности. Тогда им придется занять определенную позицию, так или иначе.
Они делают это сначала в соответствующей им манере; так как они убеждены, что приемы, которые являются привычным делом в их политической сфере, могут также безоговорочно и без изменения применяться и по отношению к новому движению. Разумеется, тут они совершают фундаментальную ошибку, потому что именно это молодое движение опирается на совсем другом политическом уровне, исходит из совсем других духовных мотивов, несет совсем другой стиль и представляет собой совсем другой тип. Просто невозможно подходить к нему теми средствами, которые являются эффективными и модными у его объединенных противников. Враг тогда к своему ужасу должен испытать, что все то, что, по его мнению, должно было бы повредить и помешать движению, на самом деле его усиливает и укрепляет. Да, в конце концов, выходит так, что сила, которую противопоставляют движению, снова возникает в самом движении. Сначала полагали, что его можно высмеять. Его ставили на одну ступеньку с какими-то детскими и наивными попытками в религиозной и культурной области. Мы, старые национал-социалисты, еще хорошо помним то время, когда нас ставили примерно на одну линию с армией спасения; когда общий приговор в наш адрес звучал так: они приличного характера, их ни в чем нельзя обвинить на основании уголовного кодекса. Это безвредное заблуждение, которое лучше всего предоставить самим себе и своей собственной ограниченности.
Это вторая фаза развития: больше не ругаются, а смеются. И хорошо, что смеются. Если бы враг теперь боролся, то у него была бы, вероятно, возможность задушить движение. Но пока он смеется и остается при этом бездеятельным, движение увеличивается больше и больше, выигрывает в силе, размере и страсти. Да, сторонники идеи чувствуют себя только укрепившимися от смеха противника. Честолюбие добавляется к этому. Каждый воодушевлен только лишь жгучим желанием: «Мы отучим вас смеяться!» Насмешливая надменность противника только разжигает усердие в приверженце молодого движения. Он не бросит на произвол судьбы свою идею, так как над ним смеются, но он позаботится о том, чтобы смех у его противников пропал.
Это второй этап. И если, наконец, смех прекращается, то начинают бороться с движением, а именно сначала ложью и клеветой. Ничего другого также не остается противнику; так как он не может противопоставить программе нового мировоззрения лучшие аргументы. Какие идеи, к примеру, буржуазная партия могла бы противопоставить национал-социалистическому движению? Как могла бы, например, СДПГ
