Они плывут под фальшивым флагом, и их нужно сравнивать с теми пиратами, которые перевозят контрабанду. У них вовсе нет намерения освобождать свой народ, они хотят только воспользоваться восстанием народа в целях их собственного партийного трупа.
Но уже скоро они узнают, что также это напрасно. И теперь они теряют свое спокойствие. Они утрачивают уверенность в себе. И если человек, прежде всего, еврей, однажды утратил спокойствие и уверенность в себе, то он начинает делать глупости. По нему видно, как плохо идут у него дела, и если он даже строит из себя возвышенного, то какие горькие слезы он проливает. Он охотно хотел бы играть Голиафа перед общественностью. Он действует так, как будто это ему удалось. Один говорит другому: только не бойтесь, не нервничайте, никакого психоза перед Гитлером, это все вовсе не так плохо. Они кричат: «Мы не боимся», но это точно так, как у того мальчика, которому пришлось ночью идти по темному лесу, и он громко кричит «Я не боюсь», чтобы этим заглушить свой собственный страх.
Также национал-социалистическое движение должно было пройти эти различные фазы в своем развитии, а именно как движение в целом, так и движение в его отдельных подорганизациях. Везде и повсюду его пытались замалчивать, оболгать, и убить. И сегодня уже больше в Германии нет никакой другой возможности, чтобы справиться с национал-социализмом, кроме как завладеть его мыслями и требованиями и его же мыслями и требованиями двинуться на бой против него.
Национал-социалистическое движение в Берлине осенью 1927 года стояло на поворотном пункте между второй и третьей фазой этого развития. Хотя в прессе его еще пробовали оболгать; но, все же, это было слишком очевидно непригодной попыткой с непригодным объектом. Теперь попытались его убить; однако, в трехмесячном оборонительном бою движение сокрушило также угрожающую опасность этой попытки, и теперь больше не было остановки для триумфального шествия этой партии. Национал-социализм пробился. Он мог переходить к тому, чтобы развивать свои позиции и после прорыва своей партийно- политической стесненности завоевывать новые территории.
Живы вопреки запрету! (Часть 2)
Теперь «Дер Ангриф» стал популярным органом наших политических воззрений. Беспечно и беспрепятственно мы могли представлять там наше мнение. Здесь говорилось на характерном и недвусмысленном языке. Но народ с удовольствием слушал это. Именно так обычно говорит маленький человек на улице, на работе, в автобусе и в метро; требования, которые здесь поднимались, были охвачены дрожью от крика возмущения народа, и народ принимал этот крик.
Наша газета, так члены партии и ее приверженцы называли «Атаку». Каждый чувствовал себя как совладелец этого органа. Каждый был убежден в том, что без его сотрудничества газета вовсе не смогла бы существовать. Если газета однажды приносила доходы, то было определено, что они полностью использовались для политической работы движения. «Дер Ангриф» была единственной газетой в Берлине, которая не плясала под дудку капитализма. Ни у кого из нас не было от этого своих преимуществ, только у самого движения.
Так это сохранилось вплоть до сегодняшнего дня. Мы всегда всеми силами противились тому, чтобы сделать из нашей газеты частное капиталистическое предприятие. Каждый, кто сотрудничает в нем, получает за свою работу столько, сколько возможно согласно нашим финансовым возможностям и в соответствии с его производительностью. Но сама газета принадлежит партии и вместе с тем каждому отдельному члену партии. Кто помогает газете, тот служит вместе с тем партии, не только с пропагандистской, но и с финансовой точки зрения. Каждый взлет, каждый прирост абонентов или уличной продажи сразу превращается в лучшую производительность. Так значение газеты росло все больше и больше, и если тогда еще нельзя было и говорить о доходах, то, все же, всего за три месяца мы достигли того, что газета окупала себя и для ее дальнейшего существования у нас оставалась только одна забота, как нам в течение длительного времени справиться с большим бременем долгов, которые мы набрали для ее основания частично как партия, частично как частные лица.
Бывает так, что иногда нужно проводить рискованные финансовые операции. При этом мы, мало что понимающие в финансовых вопросах, были самыми искусными политиками долгов и кредитов. Мы делали дыру здесь, чтобы залатать ее там. Со всеми уловками мы пытались поддерживать финансовый баланс; и при этом нам всегда приходилось стараться, чтобы общественность ничего не узнала о порой угрожающей финансовой ситуации «Атаки».
Сегодня уже можно спокойно признаться в том, что мы иногда доходили до предела всех возможностей; но в каждой ситуации, в конце концов, снова и снова находился выход, пусть даже совсем отчаянный, но и при этом мы сохраняли мужество и продолжали исполняли нашу работу в надежде, что, наконец, однажды, все же, судьбы улыбнется и нам.
Не стоит думать, что мы в заботах о вечно повторяющихся мелких нуждах будней превратились в мизантропов в плохом настроении и в пессимистичных нытиков. Как раз наоборот! Мы все были слишком молоды, чтобы утратить мужество хоть на минутку. Да, мы постепенно настолько привыкли к безнадежности нашего положения, что воспринимали их как нормальное, можно было бы почти сказать, чуть ли не идеальное состояние. Все критические ситуации мы пережили со здоровым юмором. Тогда мы больше смеялись, чем вешали нос. Если, оглянувшись назад, проверить сейчас все развитие национал- социалистического движения, с самого начала, от маленькой, незначительной секты, до большой, внушительной массовой партии, снова и снова придем к результату: прекрасно и приятно стоять перед исполнением целей или исполнять их. Но еще прекраснее и приятнее начинать с борьбы за свои цели и из отчаяния невыносимой ситуации черпать силу и веру, начинать работу, даже когда она кажется бессмысленной, сумасбродной и безнадежной.
Тогда мы отнюдь не были темными и дикими путчистами. Такими обычно представляла нас пресса. Национал-социалистическое руководство в основном было представлено молодыми немцами, которые пошли в политику из нужд времени. Немецкая молодежь, узнавшая, что более старые неспособны справиться с тяжелыми нуждами времени, ворвалась в политику и придала ей тот поднимающий толчок, который отличает ее сегодня от политики всех других стран.
С дерзкой беззаботностью мы овладевали делами общественности. Мы начинали нашу работу с юношеским темпераментом, и только этому юношескому темпераменту нужно быть благодарным, что она не осталась безуспешной.
Молодежь поднималась против преждевременного старения политического сословия, которое стало для них невыносимым. Она растворила застой политической жизни и проломала дамбы, которые суживали активную подвижность немецкой послевоенной политики. Молодежь пробудила дух, сделала сердца горячими и растормошила совесть. Если сегодня еще есть надежда на другое будущее в Германии, кому нужно быть обязанным за это, если не нам и нашему движению!
В жизни каждого отдельного человека бывают дни, в которые хотелось бы верить, что все счастье или все несчастье собралось разом в одно время. При этом можно предположить, что человека вознаграждают избытком счастья за перенесенные несчастья или наказывают избытком несчастий за испытанное им в прошлом счастье. Судьба собрала к этому моменту все свои приятные или неприятные неожиданности и выливает их теперь в избытке на человека, которого она хочет поразить или благословить.
Таким днем для берлинского движения и для меня лично было 29 октября 1927 года. Я в этот день как раз отмечал мой тридцатый день рождения. Уже на заре в изобилии посыпались счастливые неожиданности. Вторая почта в полдень принесла письмо полицай-президиума, в котором меня информировали, что запрет на публичные выступления, висевший надо мною уже больше четырех месяцев, был отменен при условии, что я теперь могу снова выступать на общественных собраниях, если полицай- президиум после предшествующей заявки выдаст разрешение на проведение собрания. Это был неожиданный счастливый случай. Теперь массовый приток на собрания станет беспрерывным. У партии была новая возможность финансирования, и так мы могли постепенно справиться с настоятельными денежными затруднениями.
