теплым дыханием и поцелуями. И черт бы с ним, с шампанским и с букетом цветов в виде сердца...
Только ведь и кольцо осталось дома. Вспомнив про кольцо, он снова заволновался.
– Ты чего? – Она сразу заметила перемену в его настроении, подняла лицо и пристально посмотрела в глаза.
– Ничего. Просто домой идти не хочется.
– А надо? – поинтересовалась она, блеснув лукавым взглядом.
Конечно же, догадывалась, что дома ее ждет сюрприз. Только пока не знала какой.
– Не знаю. Вообще-то я был бы совсем не против провести остаток жизни под этим зонтом. Здесь, на остановке. При условии, что ты всегда будешь рядом. Как ты на это смотришь?
– Вообще-то, – ответила она, подумав, – неплохая идея. Только если мы захотим, например, спать? Или есть?
– Тогда сходим на минутку домой. Если захотим есть. Или... спать.
– Спать – прежде всего, – ответила она, коснувшись теплой улыбкой его щеки.
Они оба поняли, о чем сейчас говорят, и Евгений сразу же почувствовал, как в самом низу живота растет маленький и тугой комок тепла.
Еще секунду назад ему хотелось всю жизнь стоять под зонтом. Теперь уже – совсем не хотелось. Все- таки жизнь – переменчивая штука.
– Пойдем! – Он потянул ее за руку, и она, тихо засмеявшись, засеменила следом, стуча тонкими каблуками по мокрому асфальту.
– Подожди! Ты мне руку оторвешь! – взвизгнула Яна.
– Я ужасно хочу спать! – прорычал он в ответ, продолжая ее тянуть.
– А есть? Есть ты, что ли, совсем не хочешь? – пискнула она и снова рассмеялась, на этот раз громко и звонко.
На остановке стояли люди. Втягивали головы в плечи и все, как один, смотрели на них.
Завидовали – сомневаться в этом не приходилось.
– Тебя. – Он притянул ее к себе на секунду и выдохнул это маленькое слово в ямочку на ее подбородке.
Яна поймала его за рукав и сунула руку под локоть, пристраиваясь под ритм его быстрых шагов.
Остаток пути она увлеченно рассказывала о том, как прошел день на работе. Он внимательно слушал и привычно удивлялся тому, что все эти этюды и гаммы, которые разучивала Янка с учениками на занятиях в музыкальной школе, стали для него такими важными.
Важным было все, что хоть как-то ее касалось. Пусть невзначай, вскользь, самым краешком.
«Это любовь», – подумал он, совершенно не стыдясь этого слова.
В лифте он прижал ее к себе, заранее проклиная розы и шампанское, на которые теперь, хочешь не хочешь, а все равно придется потратить несколько драгоценных минут. Теряя голову, залез руками под куртку, ощутил под пальцами горячую кожу, понимая, что на этот раз им до дома не добраться.
Кабина лифта уже неоднократно служила приютом для их любви.
Яна ойкнула от прикосновения его пальцев.
– С ума сошел. Такие ледяные руки!
– Прости. – Он отстранился, пытаясь прийти в себя. – Я на самом деле сошел с ума, кажется...
– Я тоже, – сказала она серьезно. – Только руки у тебя правда холодные, и в лифте холодно... Давай все-таки...
Двери громыхнули и поползли в разные стороны – на этот раз путь до последнего этажа оказался на удивление коротким. Он отстранился, пропуская ее вперед.
От волнения пальцы слегка дрожали, когда он поворачивал ключ в замочной скважине.
Яна заметила эту дрожь, вопросительно подняла брови:
– Да что это с тобой сегодня?
– Ничего, – пробубнил он себе под нос, чувствуя себя провинившимся первоклассником. – Все в порядке. Ты первая заходи.
В квартире тихо играла музыка. «I've got to see you again» – ее любимая композиция в исполнении Норы Джонс. Уходя, он включил проигрыватель, настроив его в режиме постоянного повтора одного трека.
– Подожди. Не включай свет, – шепнул он, предупреждающе сжимая ее пальцы.
– Ой, что-то будет, – насмешливо пропела она, но все-таки послушалась и не стала включать свет, поддерживая его игру.
Он наклонился и в темноте снял с нее сапоги. Расстегнул молнию на куртке и снял куртку, а потом легонько подтолкнул вперед, в гостиную:
– А теперь иди...
Яна послушно шагнула вперед, а он остался стоять в темноте коридора, ожидая, когда щелкнет выключатель.
Ждать пришлось недолго – свет вспыхнул, и Евгений не смог сдержать улыбки, представляя, как она сейчас станет на него ругаться за цветы. Начнет хмурить брови и выпытывать, сколько денег он выложил за букет. Он, конечно, не признается. А потом...
– Эй, Янка, – тихо окликнул он ее, чувствуя, что молчание почему-то затягивается.
Он видел сейчас только ее спину, и эта спина была до странности напряженной.
– Янка? – Он шагнул к ней, не понимая, в чем дело. В этот момент она обернулась, и он увидел ее бледное и испуганное лицо. Внутри что-то оборвалось и полетело вниз с гулким свистом.
– Ты... чего? – спросил он, пугаясь ее страха.
Она молчала. И с каждой секундой становилась все бледнее и бледнее.
Не успев ничего понять, он шагнул мимо нее в гостиную, чувствуя за спиной насмешливую улыбку той самой судьбы, которая, как всегда, выбрала не самый удачный день для расчетов...
Шагнул – и замер, в момент ощутив, как свернулась в венах кровь и остановила свое движение.
В кресле за столиком, накрытым на двоих, сидел Слизень.
В своем привычном твидовом пиджачишке, из-под которого неопрятно выглядывала засаленная, видавшая виды рубашонка. В домашних тренировочных штанах с отвисшими коленками и в дырявых тапочках.
Слизень сидел в кресле лицом к дверному проему и смотрел прямо на Евгения застывшим в немом удивлении остекленевшим взглядом.
Лицо у Слизня было залито кровью.
И кресло, и паркетный пол вокруг кресла – все было пропитано красновато-бурой липкой жидкостью. В комнате пахло так, как по утрам пахнет на мясном рынке. Свежей кровью и свежим, еще теплым и почти живым, мясом убитого животного.
Мертвый Слизень, который сидел сейчас в его кресле, пах точно так же.
В том, что он мертвый, сомневаться не приходилось.
Евгений почувствовал острый спазм в желудке.
Сейчас его вырвет, если он не перестанет смотреть. Если он не перестанет дышать этим запахом.
Но взгляд не слушался. Взгляд как будто приклеился к вытаращенным стеклянным глазам мертвого человека. Он все стоял и смотрел в эти мертвые глаза, не понимая, что делать дальше. И очнулся только в тот момент, когда издалека до него донесся тихий, совершенно чужой голос.
– Зачем ты его... убил? – спросила Яна, тронув его за плечо.
