- Ты мог бы строить дешевле, - посоветовал Рашов, - если бы не так торопился. Жить мог бы пока у Янковских или у нас. После завершения полевых работ мы все могли бы тебе помочь, чтобы меньше платить!
- Вы мне достаточно помогаете, друзья мои, я вашей любви ничем еще не заслужил. Не бойся, с Божьей помощью и благословением мой дом не обойдется дороже твоего. Если Богу угодно, я уже зимой буду жить в нем.
И Бог действительно помогал благословением, здоровьем и особенно хорошей погодой. На этой стройке не слышно было ни ругани, ни крика, так как работа каждый день начиналась со словом Божьим и с молитвой и так же и заканчивалась. Работникам не подавали никаких хмельных напитков, а ели они все у Сениных. В воскресенье утром все ходили в церковь, кто был помоложе, разучивал песни. Кто-нибудь читал им то газеты, то хорошую книгу, и посте-пенно работники приходили на собрание уже не только ради пения и чувствовали себя там превосходно.
Так как у Уличного не было времени для работы на полях, заботу о них взяли на себя Уже-ров и Рашов. Поля были запущены. Незасеянные участки мужчины оставили под паром, чтобы земля отдохнула. Они тщательно обработали фруктовые деревья в надежде на богатый урожай.
Это было одно дело, которое заинтересовало и объединило жителей Зоровце. Было еще и другое, но о нем коротко не расскажешь. Для этого нужно вернуться назад.
Примерно через неделю после разговора пастора с матерью о поездке к сестре Янковский и Степан шли по полям. Только что кончился дождь, и вся природа хвалила своего Создателя. Все вокруг цвело и благоухало. Приближался праздник Вознесения Христа.
- Присядем немного, Степан, - попросил Янковский, прервав беседу, - у меня ноги болят.
Они подошли к тому местечку, где, как помнит Степан, в Страстную пятницу цвело столько фиалок. Вдруг Янковский положил руку на сердце, и лицо его побледнело.
- Что с вами, дядя Матьяс? - спросил Степан озабоченно.
- Видишь, сердце мое опять шалит. Боюсь, что скоро я вообще не смогу работать. А тут еще в субботу немного перетрудился.
- Ах, дядя, зачем вы столько работаете? Мы бы все за вас сделали.
- Верно, но подумай сам, мог бы ты изо дня в день принимать такую помощь от соседей? Немного смешавшись, парень ответил:
- Если бы я знал, что они меня любят... Янковский улыбнулся:
- Тогда бы ты еще серьезнее подумал, можешь ли ты пользоваться их бескорыстной любовью. Тяжелую работу я уже сам не делаю и нанимаю людей. Но хозяин в доме всегда находит дело, и, если он не прикован к постели, тогда он забывается и невольно принимается то за одно, то за другое.
- Это верно. Как бы мне вам помочь?
- А ты не знаешь, как мне помочь? Парень смутился.
- Будь у меня сын, которому я мог бы передать все хозяйство в уверенности, что он позаботится о полях и о скоте, о доме и прежде всего - о людях в нем, то я сам уже не хватался бы за работу, а помогал бы лишь добрым советом... Но у меня нет сына!
- последние слова его звучали печально.
Степан покраснел, затем тень скользнула по его лицу, словно он в душе боролся с великаном, и вдруг, выпрямившись, сказал:
- Дядя Матьяс, в этом случае есть лишь один путь и один совет: отдайте мне Аннушку и примите меня как сына! Земного добра у меня нет, это вы знаете. У меня лишь пара здоровых рук и здравый рассудок. Я знаю, что ту, самую дорогую мне на земле, я прокормил бы и без состояния Янковских или Скале. Вы знаете, что я люблю вас, как сын. Если бы я не был беден, я уже давно мог бы стать вашим зятем. Мешало мне только ваше довольно богатое имение.
- А ты уверен, что и Аннушка захочет тебя в мужья? - осведомился Янковский, добродушно улыбаясь.
- Это я точно знаю, - ответил Степан серьезно, затем коротко поведал ему то, что Янковский уже знал от Сусанны Ужеровой, и сказал в заключение:
- Я не уверен, отдали бы вы ее за меня, если бы я захотел уехать в предместье Праги, даже если бы Аннушка была согласна.
- Нет, сын мой, туда я ее с тобой не отпустил бы. Она хоть и здорова, но ты же видишь, какая хрупкая и нежная, словно цветок.
Я выдам ее замуж только здесь, дома, где мы оба с тобою, я надеюсь, убережем ее от забот и слишком тяжелого труда, чтобы и мы, и другие могли радоваться вашему счастью.
- Значит, вы мне ее отдаете? - возликовал Степан. - Когда же?
- Как только будет возможно, сынок, ведь если ты предлагаешь свою помощь, то мне скоро и в самом деле придется переложить все на твои молодые плечи, а на это решиться нелегко. Мне хорошо понятно, Степан, как тебе непросто было победить свою гордость, чтобы попросить руки Аннушки; но, желая успокоить тебя, говорю, что выше всех земных благ ценю сокровища твоего сердца, доброго и великодушного. Я знаю, что ты не обидишь мое дитя, что вы друг друга будете уважать. Имение ваше будет достаточно большим, и ты ремеслом своим с Божьим благословением можешь его еще увеличить. Да, хочется предупредить тебя еще вот о чем: знай, что в деревне никто ни- когда не женился без людских пересудов, поэтому не обращайте внимания на то, что и вам помоют косточки! Мое мнение теперь тебе известно: ты знаешь, что ты мне люб, что я от всего сердца принимаю тебя как сына, что ты мне очень даже нужен, чтобы еще пожить на этом свете. В верности Аннушки сомневаться тебе не придется, так как она дочь Марийки. Твоя семья с этим союзом вполне согласна, а до людей нам дела нет. Но, чтобы не давать им много времени для бесполезных разговоров, вы в день Вознесения, в воскресенье, и в понедельник праздника Троицы объявите о своем решении, а во вторник справим свадьбу. Пусть готовит ее твоя семья, потому что у тебя есть бабушка и приемная мать, а мы одни.
После полудня ко мне будет приглашена вся община, чтобы все с нами порадовались и поблагодарили Господа за то, что Он мне, отшельнику, даровал еще эту неожиданную радость.
Матьяс умолк, и Степан молча опустился перед ним на колени, прислонив голову к его ногам. Неужели уже скоро Аннушка будет принадлежать ему! Слишком велико было его счастье! Вокруг пели птицы. Вся природа хвалила Божью любовь, но больше всех - эти два человека, умолкнувшие перед Ним. Бывают минуты счастья, когда слова излишни.
Глава 18
Бойко шагал Иштван Уличный со станции Н. по дороге к своему будущему дому в Зоровце. Вдруг у обочины, в тени одинокой сосны, он заметил женщину, она сидела на бревне. Покрой одежды, форма обуви и небольшой саквояж выдавали в ней приезжую. Чтобы убедиться в своих предположениях, Уличный поздоровался по-английски. Незнакомка подняла голову и ответила на приветствие.
- Похоже, я не ошибся, - сказал он, останавливаясь, - вы из Америки, но уроженка этих мест, значит, мы можем говорить и на родном языке.
- Вы правы, я словачка.
Улыбка осветила ее бледное серьезное лицо. Она была еще молода, лет 27 - 28. Когда она поднялась, Иштван с удовольствием отметил про себя, что незнакомка очень даже привлекательна.
- И долго вы были в Америке?
- С 1914 года.
- Значит, немного меньше, чем я. А куда это вы пешком отправились со станции?
- Мне сказали, что до Зоровце около часа ходьбы. Я верным путем иду?
- Мы можем пойти вместе, я тоже иду туда.
- Это хорошо!
- Нам осталось идти уже недолго. Давайте поговорим немного об Америке, в которой мы, словаки, быстро приживаемся, особенно если на родине не оставили никого, кто бы нас ждал. Вы, наверное, еще
