свободными или умереть».
Леба не самый выдающийся монтаньяр, но один из самых верных своим убеждениям и привязанностям. 27-летний депутат, он теперь один из немногих твердых робеспьеристов, всегда идущий за Неподкупным. Он и лично близок ему, ибо женится на Элизабет Дюпле, одной из дочерей в семействе, где нашел свой странный, но уютный очаг Робеспьер. Леба преисполнен решимости идти вперед, и его настроение показательно для большинства монтаньяров в те драматические дни и часы. В напряженной борьбе из-за судьбы короля, в ожесточенной схватке с Жирондой монтаньяры сознают, чувствуют необходимость сплочения своих рядов. В лихорадочно суровой обстановке продолжавшихся в те дни и ночи голосований каждый вынужден ясно, определенно занимать четкую позицию. Справедливо принято считать голосование за казнь Людовика и против обращения к народу отражением реального нового соотношения сил в Конвенте. Оно показывает возросшую численность депутатов Горы, поскольку никакой другой определенной формы закрепления их политической принадлежности к партии монтаньяров просто не было. Правда, это еще не окончательные цифры, впереди более решительные схватки.
О необходимости единства и сплоченности теперь говорит даже столь независимый всегда Марат. К единству монтаньяров теперь решительно взывает Дантон, почти уже расставшийся с надеждой на более широкое объединение патриотов в Конвенте. Робеспьер, убедившись в силе свой партии, стремится закрепить победу. Он ободрен присоединением к Горе ранее колебавшихся, а теперь твердо избравших наконец, подобно Бареру, свой лагерь. Робеспьер прославляет «здоровую партию» Конвента и стремится объединить вокруг себя прочное большинство. Он особенно дорожит поддержкой Дантона, хотя в глубине души давно недолюбливал трибуна за его не слишком добродетельную жизнь, за цинизм, за жизнерадостно-беззаботное, самоуверенное поведение. Но он знает силу обаяния этого могучего человека, его энергию, его влияние на народ. Хотя теперь Робеспьер обрел как никогда прочную почву под ногами, он нуждается в союзниках. Особенно он нуждается в друзьях, поддержка которых необходима для окончательной победы над всеми интриганами. Неподкупный как бы меняется, растет, раскрывается, выходя из своей обычной позиции гордого одиночества. Личный успех, конечно, дает ему ощущение своей исключительности, но отнюдь не обеспечивает победу, торжество.
В начале 1793 года горе обрушивается на Дантона. Его верная супруга Габриель, вновь ожидающая ребенка, чувствует себя плохо. К тому же в последнее время Жорж редко находится дома. Весь декабрь, первую половину января он в Бельгии, на войне как комиссар Конвента. Вскоре после казни короля события снова требуют его присутствия на фронте, и ему приходится оставить тяжело страдающую Габриель. Рядом с ней чаще всего ее юная соседка и неожиданная подруга Луиза Жели. 10 февраля, не перенеся четвертых родов, Габриель умирает. Дантон необычайно тяжело переживает несчастье, он буквально обезумел, и его чувства по поводу собственной смерти пустяк по сравнению с той полной потерей хладнокровия, почти с безумием, охватившим его. Все окружающие поражены страданием этого могучего, несокрушимого гиганта. Совершенно неожиданно он встречает пылкое сочувствие такого холодного обычно Робеспьера. Максимилиан пишет Дантону письмо: «Если в том несчастье, которое одно способно потрясти душу такого человека, как ты, уверенность в сердечной преданности друга может принести тебе какое-либо утешение, ты найдешь его во мне. Я люблю тебя больше, чем когда-либо, и буду любить до самой смерти. В эти минуты я нераздельно с тобой. Не закрывай своего сердца перед другом, который переживает все твое горе. Будем вместе оплакивать наших друзей, и пусть действие нашей глубокой печали вскоре почувствуют тираны, виновники наших общих и личных несчастий…»
Это потрясающий человеческий документ в отношениях самых выдающихся вождей монтаньяров. События, связанные с бренностью человеческого существования, такие, как смерть, неожиданно дают возможность заглянуть в то таинственное, что именуют душой человека, окутанной, как известно, потемками. Особенно если речь идет о таком замкнутом человеке, каким был Неподкупный. Что в нем таится: любовь или ненависть, искренность или лицемерие? В последнем качестве Робеспьера подозревали особенно часто. Понятно поэтому, что поражающее своей трогательностью и искренностью послание приобретает особый смысл и значение в еще неведомом, но близком трагическом будущем отношений Дантона и Робеспьера.
Казнь Людовика Капета не столь уж сильно потрясла саму Францию. Страна уже приняла Республику, а король еще своим бегством в Варенн, ложью и явной изменой подготовил французов к сравнительно легкому прощанию с тысячелетней монархией. Иное дело за границей. Монархическая Европа содрогнулась. Каждый из монархов задрожал не только за свою корону, но и за голову.
«Вам угрожают короли, вы объявили им войну, вы бросили им перчатку, и этой перчаткой была голова тирана», — заявил 31 января в Конвенте Дантон. Грозная фраза тем более не встревожила депутатов, что Франция уже воевала против монархий Европы. Если битва при Вальми была скорее моральной, нежели военной победой, то вскоре 6 ноября Дюмурье выиграл настоящее тяжелое сражение при Жемаппе. Австрийцы буквально бежали от французов, которые вскоре заняли Брюссель, а затем Антверпен. Бельгийцы радостно встречали французские войска под звуки «Марсельезы». Другая, Вогезская армия генерала Кюстина вступила на германские земли. Один за другим пали Вормс, Майнц, Франкфурт. Жители немецких княжеств, если не считать знати и духовенства, встречали армию революции еще восторженнее, чем в Бельгии. Французские армии действовали и на юге, освободили Савойю и Ниццу — владения сардинского короля, жители которых настойчиво просили присоединить их к Франции.
Жирондисты ликовали, злорадно вспоминая предостережения Робеспьера против войны. «Мы успокоимся только тогда, — писал Бриссо, — когда Европа, и вся Европа, будет в огне». Победы кружили голову и их политическим противникам. Левый монтаньяр Шометт провозглашал: «Вся территория, которая отделяет Париж от Петербурга и Москвы, будет вскоре офранцужена, муниципализирована и якобинизирована». Епископ Грегуар, приветствуя делегацию английских радикалов 22 ноября, выразил надежду, что республика будет скоро существовать и на берегах Темзы!
Да, такое и не снилось даже прославленному захватчику «королю-солнцу» Людовику XIV, создавшему даже для оформления завоеваний особые «палаты присоединения». Неужели же революционная Республика возродила традиционную аннексионистскую политику французских королей? Нет, Республика называла это иначе. 19 ноября 1792 года Конвент решил, «что французская нация предоставит братскую помощь всем народам, которые захотят вернуть себе свободу». Правда, 15 декабря министр финансов монтаньяр Камбон напомнил о том, что война стоит больших денег, хотя она и идет под замечательным лозунгом: «Мир — хижинам, война — дворцам». Конвент предписывал французским генералам уничтожить в освобожденных странах феодальные порядки, как и во Франции. Кроме того, их население должно дать освободителям продовольствие, одежду, деньги на ведение войны. Это само по себе таило в себе непредсказуемые сложности, особенно если речь действительно зайдет о завоевании земель вплоть до Москвы.
Однако 31 января Дантон, предлагая аннексировать Бельгию, несколько ограничил завоевательные планы: «Я утверждаю, что напрасно высказываются опасения по поводу чрезмерного расширения границ Республики. Ее границы определены самой природой. Мы ограничены ею со всех четырех сторон — со стороны Рейна, со стороны океана, со стороны Альп и Пиренеев. Границы нашей Республики должны закончиться у этих пределов, и никакая сила на земле не помешает нам достигнуть их».
Увы, таких сил в Европе, да и в самой Франции оказалось слишком много. В Англии казнь короля премьер-министр Питт объявил «самым гнусным и самым жестоким злодеянием» в истории, за которое она намерена отомстить. Правительство Питта разрывает официальные отношения с Францией, устанавливает эмбарго на вывоз хлеба. В Голландии тоже проявили крайнюю враждебность. Конвент 1 февраля по докладу Бриссо объявляет Англии и Голландии войну. Против Франции вместе с Англией оказался папа римский, герцог Пармы, Модены, король Неаполя, все многочисленные государства Германской империи. В марте Конвент объявил войну Испании. Соглашение о втором разделе Польши позволило Пруссии активнее вести войну против Франции, а России сблизиться с Англией. За исключением северных держав, Швейцарии, Венецианской республики и Тосканы, вся Европа объединилась против Франции.
Наступает трагическая военная весна 1793 года. За несколько недель потеряны все «естественные границы», все завоевания Франции. К концу марта пришлось оставить Бельгию, в начале апреля левый
