Это случилось в октябре 1888 г., когда археологи-любители Фо и Гарди раскопали, с одной стороны, для забавы, а с другой — из научной любознательности глинистые отложения на дне грота Раймонден поблизости от селения Шанселад недалеко от города Периге в Дордони. На глубине 1,5 м, почти у скального основания, они обнаружили скелет невысокого статного мужчины, приблизительно 35 лет от роду, по всей вероятности, преднамеренно там захороненного. Сильно скорченный, он лежал на левом боку, лицом между рук, и был осыпан красной охристой краской (почему — мы уже обсуждали в случае с «Красной дамой»). Его хорошо сохранившийся череп имел следы зажившего перелома. В том же слое, что и человеческие кости, были найдены и каменные орудия раннего мадлена, т. е. самого конца палеолита.
Однако 1888 г. мы еще не можем считать «датой рождения» южнофранцузского эскимоса. Это событие произошло год спустя, после того как за исследование шанселадского скелета взялся профессор Леон Тесту, анатом и антрополог из Лиона. Измерения черепа подтвердили то, что он увидел своим опытным оком: череп был удлинен, а его лицевая часть — необычайно высока и широка, с высокими глазницами; более всего он походил на черепа эскимосов с полуострова Лабрадор или из Гренландии, которые Тесту имел возможность исследовать в качестве сравнительного материала. От эскимосов «человек из Шанселада» не отличался и фигурой при более малом росте и коренастости (его рост достигал приблизительно 155 см).
Все это было изложено в статье под заголовком «Антропологическое исследование четвертичного скелета из Шанселада в Дордони», опубликованном в 1890 г. в «Ежегоднике антропологического общества» в Лионе.
Помимо кроманьонца, явился новый, отличный от того, по Тесту, представитель монголоидной расы, верхнего палеолита Европы. Наукой это было воспринято как подтверждение идеи Даукинса о происхождении эскимосов из пещер Дордони, и обе гипотезы внешне как будто бы взаимно подтверждались. Но упования на последующие находки представителей «шанселадской расы» не оправдались, первый эскимос так и остался в семье палеолитических скелетов в одиночестве.
И все-таки его стали рассматривать как представителя большой группы. Общественное мнение того времени выразил профессор Марселэн Буль: «Шанселадские люди предстали перед нами как группа, достаточно развитая, но в несколько отличном от кроманьонцев направлении, по-видимому, под более северным небом. Они пришли, с той или иной степенью вероятности, на смену кроманьонцам в конце плейстоцена и позднее отступили на север, до современного полярного пояса (в то же самое время, что и северный олень) под напором новых иммигрантов». Даукинс мог быть удовлетворен!
Еще какое-то время антропологи готовы были видеть в такого рода единичных отклонениях доказательства существования новых и несколько отличных палеолитических «рас» (примером может служить и выделение негроидной расы, о чем будет рассказано далее), однако постепенно возобладал более трезвый взгляд. Осознанию его содействовало то, что ни одна популяция в современном мире не является антропологически полностью униформной, но имеет большую или меньшую вариационную широту, в пределах которой у отдельных индивидов могут проявляться в значительной мере несходные черты.
Кроме того, возникло подозрение, что при реставрации черепа из грота Раймонде некоторые его части, например носовые кости — а их форма оказала влияние на установление «расовой» принадлежности, — были составлены из обломков неточно (вдобавок к этому они при перемещениях в музее с течением времени были отломаны и потеряны).
Первым известным противником «эскимосской расы» стал английский антрополог сэр Артур Кизс («Возраст человека», 1925). Критическое отношение постепенно росло: в 1927 г. профессор Соллас еще верил в эскимоса, когда в журнале Королевского антропологического общества появилась статья о шанселадском черепе; выдающийся французский знаток палеолита аббат Брейль верил в него и десятью годами позже. Но начиная с 30-х гг. «человек из Шанселада» стал утрачивать свою исключительность и был в конце концов помещен в рамки более молодого варианта кроманьонского типа. Окончательно похоронил его антропологическую самостоятельность парижский профессор X. В. Валлуа в статье, написанной в военные годы и опубликованной в 1946 г. В 1960 г. «человека из Шанселада» изучал советский антрополог (одновременно отличный скульптор, известный своими научно обоснованными реконструкциями древних людей по сохранившимся черепам) М. М. Герасимов и заявил, что череп на самом деле не несет каких-либо монголоидных черт, несмотря на то что в достаточной мере отличается от типичного кроманьонца. Нос его, судя по сохранившимся остаткам, не был эскимосским, а был тонким и хорошо выраженным. Прежде обращали внимание лишь на отдельные черты, пренебрегая другими, которые не были эскимосскими: широкий и крутой лоб, прямые зубы верхней челюсти… Короче, по Герасимову (то же самое заявил еще и сэр Артур Кизс), это был череп и лицо типичного европеоида.
Так было покончено с первым и последним южноевропейским эскимосом. Его череп и кости в отличие от незаслуженной им легенды, однако, не исчезли: они закончили свой нынешний мирской путь в витрине городского музея в Периге, куда их отдал когда-то господин Фо, сменив карьеру дорожного инженера на должность директора этого музея.
Фальсификации
К ошибочным представлениям человек может прийти в результате неточных, недостаточно полных наблюдений, навязчивой идеи либо за счет ложного истолкования реальных фактов. Однако фальшивые представления могут создаваться и преднамеренно, нередко в их подкрепление фабрикуются и поддельные факты. Даукинс и другие, о которых мы до сих пор говорили, конечно, не были преднамеренными фальсификаторами, однако и таких случаев пещеры не избежали. Следующая глава нашей книги позволяет нам выяснить, как на исследованиях взаимоотношений человека и пещеры сказались фальсификации.
Сколько ученых мужей спорили и ломали головы над вопросом, имеются ли на самом деле какие-то доказательства существования «допотопного» человека, свидетеля потопа! Жаль, что они не дожили до той торжественной минуты, когда в одной из пещер в Бадене, неподалеку от Вены, на белый свет всплыла гравюра на кости, изображавшая потоп как таковой. Каждый желающий мог на ней разглядеть «семь небольших человеческих фигурок, очевидно, из последних сил пытающихся добраться до вершины холма». Этого оказалось достаточным для директора баденского музея, чтобы уверовать в то, что люди убегают от наступающих вод всемирного потопа и что эту ужасную сцену, должно быть, запечатлел неизвестный древний репортер, бывший свидетелем событий, рисковавший и, возможно, расставшийся с жизнью ради того только, чтобы сохранить эти мгновения для будущего.
Какими прекрасными открытиями мы имели бы возможность восторгаться в музеях мира, если бы тут и там не находились скептики, которым до всего есть дело! В нашем случае эту «неблагодарную роль» сыграл археолог Йозеф Сзомбаты. Пришел, увидел и… не поверил. Он начал рассматривать найденные в пещере вместе с гравюрой древние янтарные бусы и не был в состоянии объяснить, почему в отверстиях, куда продергивали нить, осели остатки вещества с характерным дурным запахом. Напрашивалось единственное объяснение: круглые бусины были выточены из старых янтарных мундштуков для сигар.
Последней инстанцией в сражении за единственное аутентичное изображение потопа стал окружной судья, представ перед которым, местный токарь признался в этом и других археологических грехах. А нам этот забытый спор послужит назидательным примером фальсификации пещерных находок. К сожалению,
