чем думал всегда, когда прежде доводилось проезжать этот короткий, быстро ныряющий и быстро выныривающий, залитый желтым светом отрезок, находящийся и под землей, и под водой одновременно. Мне представился белый пароход, самоходная баржа «река — море», еще какой-нибудь многометровый многотонный шкаф, величаво проплывающий, как в огромной ванне, у нас над головами.
На узком участке дороги вдоль Ходынки, Тушинского поля всегда было много машин.
— Одевайтесь живей. — Хватов кинул нам пакеты В них были неновые походные куртки-энцефалитки на «молниях», резиновые сапоги. Обувь пришлась впору. Хватов надел такую же. Мы свернули к Тушинскому автовокзалу. Даже не автовокзал это, просто станция пригородных автобусов. Общую идею я теперь понял. Но вот смысл?
— Ну а смысл, Миша? Ну, доедем мы в область, до самого места даже доедем, там-то все равно кто-то есть? Прямо в руки прибудем.
— Меня, сатирик, Мишей только бабы зовут. А Мишкой — только шеф. Михаил Иванович меня устроит. Как в русских народных сказках.
— Как всесоюзный староста Калинин.
— Тебе шеф что про не те, какие надо, руки говорил? — проигнорировав мое замечание, сказал Хватов. Он застегивал «молнию». — Ты так из города вырваться хотел. Вон, опасаешься, что за-ради тебя входы-выходы позапирают.
— У тебя с шефом некробиотическая телепативная связь? Вы незримо присутствуете друг подле друга?
— Иди-ка ты, сатирик… Ты просил, чтобы как в кино, вот я тебя как в кино и вывожу. Самым незаметным способом. Демократически, на автобусе. В гуще народных масс.
«Понтиак» стоял укромно, и если кто и обратил внимание па вылезших из богатой машины трех скромных туристов, то таких было не слишком много. Я не мог не отметить со всем уважением постановку дела: здесь нас тоже встречали. Хватову были переданы билетики — три белых квадрата, он подхватил рюкзак и указал мне на другой. Их сторожил тот же парень, что передал билеты. На долю Жени пришлась наша сумка. Парень буркнул:
— Автобус — вон тот. — И добавил что-то. И пропал в толпе.
— Что-что? — спросил я.
— Это конечный пункт наш так называется — Черная Грязь. А ты думал?
— Я думал, вы под занавес паролем обменялись.
— Садимся, отправление через минуту.
Мы были совершенно неотличимы от других пассажиров. Мы затерялись в сумках и рюкзаках. Никому до нас не было дела, когда мы с извинениями пробирались в хвост автобуса, перешагивая мешки и коробки.
Автобус просто закрыл двери и просто поехал. По известному своему маршруту. Я вспомнил многочисленные сцены погонь, которые описывал когда-то.
Мишка Хватов сидел позади нас. Место рядом с ним было свободно.
— Эй, сатирик, — позвал, — ты, похоже, не ошибся почти. Неплохо бы мы на тачке ехали.
Возле поста выстроилась длинная вереница машин. По-моему, там тормозили через одну. За окном пошли мелькать деревни, темные поля.
— Катастрофа, но еще не беда, — прокомментировал Хватов. — Быстрота и точный расчет. Пятьдесят восемь минут, между прочим, за все про все. Как подруга?
— Я в порядке, Михаил Иванович. — Женя говорила вполоборота, на Хватова не глядя. — Вы не могли бы в качестве ответной любезности прекратить обращаться к Игорю «сатирик»? Вы нас очень обяжете, Миша.
Мне стоило большого труда не хмыкнуть. Я спросил:
— Что значит Черная Грязь — конечный пункт? Что это такое? Где?
— Промежуточный, — ответил Хватов. Посопел. — Не боись, куда надо доедем. Куда ты так хотел.
— По-твоему, я так хотел?
Хватов копался у себя в рюкзаке. Между спинок к нам протянулась фляга. Металлическая, тонкая. Я помотал головой. Женя отпила несколько глотков.
— Ого. Пахнет розами. Что это? На лепестках?
— Коньячок из Туркмении, чтоб вы знали.
В автобусе было полутемно. От дальнего света встречных по потолку бежали без конца темно-светлые полосы. Мотор гудел. Кажется, почти все спали. После всего, что было, картина казалась нереальной.
— У тебя тоже так? — шепнула Ежик. — Как будто не с нами? Рука болит?
— Ничего у меня не болит.
— Бедненький, как же ты работать будешь?
— Ты думаешь, я буду?
— Конечно. А что же ты еще будешь? Как же иначе?
Меня вдруг охватил неподдельный ужас от того, сколько мне еще им всем и ей предстоит сказать. И сколько не сказать Мне пришла та же мысль, что уже бывала неоднократно.
— Ежа, а ты… ничего, что мы — в автобусе? Тебе не…
— Не волнуйся Ты видишь, я спокойна. Я правда спокойна, Гарь Там что-то не срабатывает словно.
Мне показалось, что она не совсем искренна Но что я мог поделать? Ничего
— Не хочу об этом. Гарька, помнишь нашу песню? Ну, Пугачевой? Со старого диска? «Деревеньки, купола… И метель белым-бела…» Что-то там «закружила, чтобы снова я решила все вернуть». Мы вернули?
— Нам.
— Ну, нам. Все равно наше.
— Не совсем еще. Вот приедем, я тебе дам почитать одну смешную цитату. И потом, сейчас лето.
Женя отодвинулась, якобы пристально всматриваясь в меня. Я понял, что она выпила хорошенько. Язык у меня не повернулся что-нибудь сказать.
— Точно, Гарька. Ты стал нудным. Старость подкрадывается. Эй, как вас, Михаил Иванович Топтыгин. У вас там осталось? За счастливое избавление?
Вместе с флягой просунулся вихор. Во фляге звенело на донце.
— Слушай, Михаил Иванович, где шапочка твоя? Такая у тебя была лихая?
— Подарил. Лелика с Геником жалко, — сказал Хватов. — А еще жальче тачку. «Понтиак», видел, да?
— Да с ними-то что будет?
— Хотя тоже верно, может, вывернутся. — Хватов принял фляжку, опрокинул остатки. — А вообще, ни хрена ты, блин, не понимаешь, сатирик.
Эта группа с самого начала повела себя нестандартно. Во-первых, они разделились. Часть — примерно половина, — насмотревшись за три дня на Третьяковку, Кремль, панораму с Останкинской телебашни, довоенные станции метро с их позолотой, витражами и мозаикой, отужинав последний раз в «Савое», где были размещены, укатила на неделю по Золотому Кольцу. Оставшиеся выразили желание ознакомиться прежде с Санкт-Петербургом, а также Тверью и озерами Тверской области «Я из Мичигана, — настойчиво твердил один (он крикнул про времена в России в аэропорту), — у нас тоже озера. Огромные озера! Настоящие пресные моря! Мичиган. Верхнее, Гурон, Эри. «Край водных просторов» — так написано даже на номерных знаках автомобилей у нас в штате. Я уже был на озере Виктория в Африке и на вашем Байкале. Это грандиозно! Но наши озера все-таки больше». Вежливо улыбаясь, гид согласился, напомнив, однако, что Каспийское море тоже можно считать озером. «Нет! Не говорите мне! Море — это море. В нем соленая вода?.. Вот видите, соленая. Значит, море. Мы признаем только пресноводную рыбалку!» С нарастающим удивлением среди заядлых рыболовов гид отметил и глухонемого старика индейца с двумя его гороподобными сыновьями. В группе по Москве они ходили со всеми, держась тихо и незаметно, насколько это им позволяли их габариты.
