канистру бензина, и сапожки всегда аккуратны, чисты.
– Я смотрю, я многое упустил.
– Ты даже и не представляешь сколько.
Мы пару секунд помолчали.
– Ну а группа как? – спросил я. – Вроде как дела в гору идут? Ваши пластинки хорошо продаются?
– Ясное дело, – ответил Йорн, – мы новый альбом записали. После Рождества поедем в турне.
– Куда, в Америку?
– В Америку, Европу, Азию. По всему миру.
– Рад за тебя.
– Хочешь, поедем с нами, будешь звукооператором.
– По-моему, не особо хорошая идея, – ответил я, и мы рассмеялись. Запустив руку в карман куртки, Йорн вытащил оттуда диск и протянул мне:
– Это тебе.
– Спасибо, – ответил я и посмотрел на диск. «Перклейва. Self-sufficience Please!»[105] Я немного повертел его в руках, а потом положил в карман.
– Кстати, я тебе верну те пятнадцать тысяч крон.
– Да они мне больше не нужны.
– Как знаешь.
– Мы же услышали, как ты поешь. Это, пожалуй, того стоило.
– Правда?
Я улыбнулся.
– Ага, – ответил он, – с какой-то чокнутой точки зрения – да.
Я еще раз, по просьбе желающих, спел песенку про Даниэля и сапоги, а потом рассказал, как в последний вечер на Фарерах пел «Forever Young». Йорн, старый фанат «Альфавилль», заулыбался:
– Именно из-за этой песни я и основал группу. Из-за «Forever Young».
– Знаю.
– И еще из-за «Big in Japan». Я ее просто обожал.
– Ну, будем надеяться, ты им скоро станешь.
– Кем?
– Великаном в Японии.
– Ага, вот увидишь.
Апрель. Того и гляди наступит лето, оно уже делает первые попытки.
Я смотрю на часы.
Сейчас?
Возможно.
Почему бы и нет?
Я выхожу в коридор, иду мимо открытой двери в комнату Якупа. Ему двенадцать лет, и на кровати по- прежнему спит пара плюшевых мишек, но не пройдет и года, как их спрячут, а на их место придут другие, более взрослые вещи. Он уже завесил стены картинками и рисунками, газетными вырезками, плакатами незнакомых мне музыкантов и фильмов, ну, за исключением «Перклейвы» – этот огромный постер ему подарил Йорн, и все друзья Якупа зеленеют от зависти. Я надеваю кроссовки, спускаюсь по лестнице, открываю дверь и иду к почтовому ящику, все как обычно, я всегда немного радуюсь, когда достаю почту.
Я открываю дверцу ящика и заглядываю внутрь.
В ящике лежит письмо.
Такое очень редко бывает.
В основном одна реклама.
На этой неделе скидки на бытовую технику.
А на прошлой предлагали две упаковки мясного фарша по цене одной.
Талончики, по которым можно бесплатно получить пакетик растворимого супа.
Пылесосы. Электродрели. Летняя одежда. Машины зарубежного производства. Дома.
Однако сегодня в ящике лежит письмо.
Я достаю письмо, несу его в дом и выхожу по коридору в маленький садик. Становится теплее – я это в последнее время замечаю, будто что-то сдвинулось с места, а воздух стал мягче и нежнее. Я наконец вылез из зимних сапог и обул голубые кроссовки. Я стою в саду, посреди цветов – прижавшись друг к дружке, их всходы теснятся в кадках и ящиках – и смотрю на конверт. «Авиапочта. Карибы». Почтовый штемпель Гренады. Я надрываю конверт и вытаскиваю письмо, раньше писем не было. Читая, прикрываю бумагу рукой, чтобы дождик не размыл чернила, и если посмотреть со стороны, с Луны, например, или, если хочешь, из космоса, то сначала увидишь планету, которая крутится вокруг собственной оси и тянет за собой тучи и дождь, под ними увидишь море и сушу, огромные участки суши – на первый взгляд она кажется необитаемой, но на самом деле перенаселена, а если еще приблизишься, то видны становятся огромные постройки, города, затем – более мелкие предметы, машины и дома. Становится ясно, что во многих странах идут войны, а в других местах люди живут обычной, повседневной жизнью. Ты увидишь, как они дерутся, обнимаются или бросают друг друга, а когда до поверхности останется метров сто, ты увидишь почти незаметного человечка, который боится стать заметным. Он стоит возле клумбы с тюльпанами с письмом в руках, стоит посреди сада, прямо на земле. И пока он читает, кожа его покрывается загаром, последние недели выдались дождливыми, а тучи, приплывшие из Селлафилда, висят над городом, где он живет, но сейчас они расступились, он вчитывается в строки, затем кладет письмо обратно в конверт, сгибает его, убирает в задний карман и возвращается в дом. Он поднимается по лестнице, открывает дверь, входит, а когда дверь закрывается, о нем уже позабыли, но это не важно, потому что он – совершенно такой же, как и ты. Он тоже пользуется стиральным порошком без красителей, тоже смотрит «Мелоди Гран При» и до вечера следит за голосованием. Он тоже ждет осенних скидок на авиабилеты. В очереди в магазине он стоит за тобой, он – один из сорока пяти процентов согласных или несогласных в еженедельных опросах на разные темы, о существовании которых ты вообще не подозревал. По велосипедной дорожке ты возвращаешься домой с работы – его машина будет тридцать седьмой в колонне.
Ему просто хочется, чтобы сейчас ты оставил его в покое.
Однако если ты отдалишься на несколько километров и чуть-чуть подождешь, то увидишь, что каждую ночь сотни людей на этой планете ложатся на спину, смотрят в космическое пространство и думают, что во всем этом должен быть какой-то смысл, потому что эта бесконечная пустота не может быть бессмысленной. Не может быть, чтобы планеты, галактики, спутники, звезды, сателлиты, метеориты и кометы просто беспорядочно вертелись, должна существовать какая-то цель, ведь это же не просто небесная модель одиночества, и речи быть не может. Они отыскивают созвездия, ждут, когда упадет звезда, а потом закрывают глаза и бормочут, загадывая что-нибудь, что никак не может просто свалиться с неба. Вслух они об этом не говорят, но они надеются, что там, наверху, есть кто-то, кто со знанием дела управляет всей этой лавочкой, кто несет за них ответственность и заботится о них, пока жизнь их медленно идет в гору или катится по наклонной, пока они работают или сидят дома, в квартирах или домах. Пусть там будет что-то, что сможет объяснить, почему исчезают друзья или почему коллеги перестают звонить, узнав, что ты болен. Однако это неправда. Наверху никого нет, земной шарик по старой привычке вертится со скоростью в сотни километров в час, а люди лежат на траве и, возможно, тоже понимают, что если бы Богу они вообще понадобились, то Земля стала бы последним местом, где Он бы стал их искать, потому что «нет ничего бесконечнее пространства», или как там это изречение звучит. Бог бросил бы поиски, даже не добравшись досюда, для этого просто-напросто понадобилась бы куча времени. Поэтому в ожидании всего или ничего они благодарны за то, что у них есть. Они делают бутерброды, выходят, садятся в машины и едут, даже по неизменным вторникам, едут по своим делам или в гости к друзьям и родственникам. И тем не менее они отправляют космические зонды – они пытаются отыскать воду на Марсе или спутники у Юпитера, в надежде обнаружить хоть что-нибудь, найти доказательство того, что кто-то о них заботится. Что этот кто-то скажет: я вижу вас, вы – молодцы, вы приносите пользу, вы не одиноки.
for what it’s worth[106]
«Где ты теперь?» – роман. Это означает,
