обе стороны улицы быстрым цепким взглядом-уколом и, ссутулившись, быстро пошел в сторону Смоленской.
Следом за ним вышел Виктор. Он двигался спокойней и уверенней и направился в противоположную сторону.
Вера вскочила и бросилась за ним.
– Девушка! – возмущенно крикнул художник. – Куда вы? Я еще не закончил... Портрет заберите!
Но Вере было не до портрета. Надо было следить за Виктором. Едва он вышел из бара, она сразу заметила, что что-то случилось. Он вновь стал напряженным, как стальная пружина. Она всего на мгновение увидела его лицо, но этого было достаточно, чтобы узнать то же самое выражение, что поразило ее в метро. Но если тогда оно привлекло Веру, которая не знала, как избавиться от умирающей матери, то теперь оно ее напугало.
Виктор шел, полностью погрузившись в себя, двигался спокойно, но словно автомат, робот или загипнотизированный. Даже движения у него были слегка замедленные.
«Что с ним случилось? – подумала в беспокойстве Вера. – И куда он сейчас? Домой?»
Конечно, Вера имела в виду – в ее дом, к ней домой. Но Виктор не пошел к станции метро, а направился к Сивцеву Вражку, а затем – на Гоголевский бульвар.
Виктор свернул по бульвару налево, прошел, поглядывая по сторонам, до перекрестка, затем вновь повернул налево и выбрался в Филипповский переулок, по которому пошел вновь в сторону Сивцева Вражка!
Вера ничего не поняла в его маршруте. Он кружил по одному и тому же пятачку Москвы без видимой цели. Вера следовала за ним, как приклеенная.
Однако, не доходя до Сивцева Вражка, Виктор повернул вдруг опять-таки налево и пошел по направлению к старому девятиэтажному дому, который предназначен был к сносу и стоял теперь без окон и даже без крыши, дожидаясь, когда его окончательно доломают.
Вера последовала за Виктором.
«Уж следить так следить! – решила она. – А то столько промоталась за ним, как дура, а ничего толком и не узнала! Может быть, сейчас?»
Виктор подошел к забору, огораживающему стройплощадку со стороны небольшого внутриквартального скверика, в том месте, где деревья густо разрослись, и Вера едва не потеряла его из вида – так плохо было видно за листвой. Она вытягивала шею, чтобы не потерять его из вида.
Виктор исчез за забором, и ей ничего не оставалось делать, как последовать за ним.
Она успела заметить, что Виктор направился к одному из подъездов, и, стараясь не попадать в поле зрения человека, поднимающегося по лестнице в этом подъезде, пошла за ним следом.
Она поднималась очень осторожно, старательно выбирая свободное место на захламленных ступенях, чтобы не хрустнуть случайно попавшим под ногу камушком. Сначала она слышала, как двумя этажами выше поднимался по лестнице Виктор, но потом вдруг шум его шагов затих, и Вера начала осторожно заглядывать в дверные проемы на каждом этаже. Это отняло у нее немало времени.
На восьмом она заметила Виктора, который стоял в комнате и внимательно смотрел в окно, однако не приближаясь к нему. Вера смотрела за ним из-за угла и не могла понять, что Виктор здесь делает.
Минут пять он стоял неподвижно, потом достал из кармана узкую трубку и, приложив ее к глазу, направил в оконный проем. И снова застыл минут на десять.
У Веры затекли ноги от неподвижного стояния, и она уже ругала себя, что потащилась за Виктором – проникать в его тайны! Ей стало скучно и тоскливо.
«Может быть, окликнуть его? – подумала она. – И признаться ему, что я за ним следила?.. Впрочем, нет! Мало ли как он это поймет! Может быть, примет меня за какую-нибудь шпионку тех преступников, против которых он борется! Я не хочу ни в чем оправдываться и ни в чем его убеждать... Придется подождать, пока он уйдет отсюда. Так ноги затекли, что я с места сдвинуться не могу...»
Вера опасалась, что онемевшие ноги ее подведут и она устроит шум, который неизбежно выдаст ее присутствие. Поэтому она очень медленно и осторожно, переступая одеревеневшими ногами, которые начали колоть тысячи иголок, отошла в сторону и скрылась в проеме другой комнаты...
Пока ноги отходили, Вера услышала, что Виктор спускается. Преследовать его у нее не было уже никакого желания. Ей уже скучными казались эти брожения по улице и лазание по полуразрушенным домам.
«Как пацан! – подумала она про Виктора. – И это он называл опасной работой?»
Она размяла ноги и вышла в ту комнату, из которой за чем-то или за кем-то наблюдал Виктор. Ровным счетом ничего интересного она там не увидела! Окно выходило на заднюю стену дома, стоящего фасадом по Гоголевскому бульвару. Дом постройки тридцатых примерно годов, с огромными окнами, башенками, государственными гербами и прочими архитектурными излишествами начальной советской поры. Часть окон открыта, часть закрыта, но и в открытых все равно ничего разглядеть невозможно – стена дома слишком светлая, и внутри комнат от ее яркости сгущается темнота.
«Что он тут – в чужие окна заглядывал, что ли? – подумала Вера. – Господи! Чем я занимаюсь! Идиотизм какой-то... «
И, тяжело вздохнув, она направилась к лестнице, ведущей вниз. Пора было возвращаться домой. Настроение было мерзкое, как после вдребезги пьяного клиента, который норовит выспаться у тебя на груди...
Глава 9
Виктор был у нее, когда она вернулась. Веру подмывало прямо спросить, чем он занимался в предназначенном под снос здании, но она понимала, что делать этого нельзя. Так можно вообще контакт с Виктором разрушить, а близость с ним казалась ей гораздо важнее ее любопытства. В конце концов, мало ли какие операции бывают у сотрудников спецслужб. Наверное, есть в их действиях много такого, что ей просто и понять невозможно, она-то в ФСБ не работает.
Она всего-навсего обычная московская проститутка, которая случайно познакомилась с секретным сотрудником. Что она лезет, куда ее не просят?! А если этой организации не понравится ее интерес к делам Виктора? Что тогда? Вряд ли с ней случится что-либо страшное, но вот с Виктором она наверняка расстанется. Эти люди не допустят, чтобы их человек контактировал с чрезмерно любопытной проституткой, сующей свой нос не в свои дела.
«Знаешь, Верочка, поговорку? – спросила она сама себя. – Любопытной Варваре нос оторвали! Так это про тебя! Как бы и тебе его не оторвали. Поумерь-ка свое глупое любопытство...»
Словом, она твердо решила не соваться больше в дела Виктора и не следить за ним.
Опять были восхитительные минуты сумасшедшей любви. Наверное, кровать матери такого еще не видела! Вера знала, что мать была намного сильнее ее как женщина, но она ни разу не слышала от нее слова «любовь»! Все, что угодно, говорила ей мать, расписывала нюансы взаимоотношений мужчины и женщины, растолковывала принцип борьбы, на котором держатся эти отношения, учила ее, как «брать» мужчину, как побеждать его и как им управлять. Но ни разу в этих ее лекциях-воспоминаниях не прозвучало слово «любовь».
А Вера чувствовала, что с ней происходит что-то особенное, возможно, такое, о чем даже ее мать не подозревала, хотя всю жизнь, изо дня в день общалась с мужчинами. Вера чувствовала свою зависимость и свою власть над Виктором одновременно. Как это может быть, она не понимала, но знала, что она сильнее его, и в то же время наслаждалась, когда ей приходилось ему подчиняться.
Но когда он устал и заснул, она осторожно освободилась от его руки, лежащей на ее груди, и направилась к его куртке, чтобы посмотреть, что лежит у него в карманах. Она понимала, что опять проявляет ненужное любопытство, но и оставаться в неведении о том, чем занимается Виктор, она не могла.
Ничего особенно интересного она не нашла. Те же пистолеты, деньги, не так уж и много, около пятисот долларов, водительское удостоверение и паспорт на имя Алексея Николаевича Захарова, в которые были вклеены фотографии Виктора, и небольшой сложенный пополам конверт. Недолго думая, Вера открыла бумажный пакетик.
В конверте оказалась фотография неизвестного ей человека и листок бумаги, на котором был начерчен план каких-то улиц. Что за кусочек Москвы изображен на плане, она не поняла. Она повертела все это в
