который тащил безжизненное тело своего врага за своей колесницей, и современный Ахиллес объяснял, что его воспитывали, чтобы он поступал так с врагами, пока они не сделали этого с ним».
«Именно это он и сказал», – подумала Петра в немом ужасе.
Откровения все продолжались и продолжались. Каким-то образом люди, стоявшие за всей этой затеей, узнали все подробности времени, проведенного ими вместе на вилле, и выставили это на всеобщее обозрение. «Ахиллес» попал в ловушку, был обманут, одурачен женщиной, которая всегда опережала его на один шаг. Такова была идея всего этого действа, и те, кто тайно боялся и ненавидел Лисандроса, могли насладиться теперь каждой минутой.
Петра видела, как стоящие вокруг люди пытались скрыть свое веселое изумление. Гомер нахмурился. Те, кто постарше, прикрывали рот руками и отворачивались, чтобы не разозлить его, рассмеявшись, а молодежь была менее осторожна.
– Даже ты, – издевался Никатор над Лисандросом, – даже ты оказался не настолько умен, как считал. Ты думал, что все знаешь, да? Но она увидела тебя насквозь и теперь выдаст такую историю о тебе, Ахиллес!
Лисандрос не шевельнулся. Казалось, он окаменел.
Никатор переключил все свое внимание на Петру:
– Да и ты тоже не так уж мудра, моя дорогая
Эстел тихо вскрикнула, и Гомер схватил сына за плечи.
– Довольно! – взорвался он. – Немедленно уходи отсюда!
Но Никатор снова оттолкнул его. Охваченный дикой яростью, он был способен открыто не повиноваться даже собственному отцу. Он подошел ближе к Петре и прошипел ей почти в лицо:
– Он дурак, если поверил тебе, а ты дура, если поверила ему. В этом зале не меньше сотни женщин, которые доверяли ему и слишком поздно поняли свою ошибку. Ты просто еще одна!
Но Петра нашла в себе силы заговорить:
– Нет, Никатор, это неправда! Я знаю, что тебе хотелось бы в это верить, но это неправда.
– У тебя что, нет глаз?
– Есть, но глаза могут обманывать. Важно не то, что говорят твои глаза, а то, что говорит твое сердце. А мое сердце говорит, что это человек, которому я доверяю всецело. – Она вскинула голову и громко произнесла: – Все, что мне говорил Лисандрос, – правда. – Она взяла его за руку. Рука была холодна как лед. – Пойдем, дорогой мой. Нам здесь делать нечего.
Толпа расступалась перед ними, когда они выходили вместе в звездную ночь. Теперь зрители притихли, но это была ужасная тишина, полная недоброжелательности и насмешек.
Они шли все дальше и дальше в темную часть парка и подошли к небольшому деревянному мостику через ручей, встали на его середине и стали смотреть на воду. Он все еще не поднимал глаз на нее, но наконец проговорил тихо, почти с отчаянием:
– Спасибо, что сказала, что всегда верила мне.
– Я повторила только то, что сначала сказал ты мне, – пылко ответила она. – Я с радостью сделала это. И сделала совершенно искренне. Никатор лжет. Да, эта книга вышла много лет назад, но я сама говорила тебе о ней и о ее переиздании.
– А новая версия?
– Я знала, что есть такая идея, но не знала деталей. И это конечно же не будет иметь ничего общего с тем, что сказал Никатор. Лисандрос, ты не должен верить во все эти глупости и в то, что я собираюсь использовать тебя. Это неправда. Клянусь.
– Конечно неправда, – сказал он тихо. – Но…
– Но – что?
– Откуда они узнали, о чем мы говорили? – спросил он измученным голосом. – Это все, что я хочу знать.
– И я не могу тебе сказать, потому что не знаю. Но это не я. Возможно, кто-то стоял рядом с нами около Дворца Ахиллеса?
– Кто? И откуда им известно о могиле?
– Я не знаю, – прошептала Петра. – Не знаю. Я никогда никому ничего не рассказывала. Лисандрос, ты должен мне поверить! – Она взглянула ему в лицо и заговорила со всей страстью, на которую была способна: – Разве ты не видишь, что мы стоим на перепутье? Никто в мире не значит для меня столько, сколько ты, и я никогда и ни за что не солгала бы тебе. Ради бога, скажи, что ты веришь мне, пожалуйста.
Наступило ужасное, глубокое молчание. Наконец он, заикаясь, произнес:
– Конечно… я верю тебе…
Но в его голосе была такая мука, что она почти слышала, с каким усилием он заставил себя это произнести.
– Ты не веришь! – воскликнула Петра, когда ужасная правда дошла до нее. – Все эти слова о том, что ты доверяешь мне, – только слова.
– Я пытался поверить, я хотел, но…
У нее упало сердце, потому что она увидела на его лице то же выражение, что было у той статуи во Дворце Ахиллеса, когда Ахиллес пытался выдернуть стрелу из своей ноги. Оно было полно отчаяния человека, понявшего, что от судьбы ему не уйти.
– Мне следовало догадаться, что последует это «но», – горько сказала она.
– Никто больше не знает о той могиле, – сказал он хриплым голосом. – Я не могу не думать об этом.
– Может быть, Никатор знает, может, он отправил кого-то за нами…
– Они не смогли бы найти могилу. Ее не видно. Я никогда никому не говорил о ней. Ты – единственный человек, которому я достаточно доверял, чтобы… чтобы…
Он простонал и протянул к ней руки. Было бы так просто упасть в его объятия и попытаться решить все вместе, но укол злости заставил Петру попятиться и сурово посмотреть на него.
– И это самое ужасное, что только может быть, – произнесла она с чувством. – Чем больше ты доверяешь людям, тем ужаснее, когда они предают тебя.
Он уставился на нее непонимающими глазами.
– Что ты сказала? – прошептал он.
– Разве ты не узнаешь собственные слова, Лисандрос? Слова, которые ты сказал мне в Лас-Вегасе. Я напомню тебе кое-что еще. «Люди не могут быть такими хорошими, какими вы их себе представляете. Рано или поздно, но правда выплывет наружу. Так лучше не питать никаких иллюзий и быть сильным». Ты ведь правда так считал? До сих пор я не понимала, насколько серьезно это было…
– Не напоминай мне о том времени! – закричал он. – Оно прошло.
– Оно никогда не пройдет, потому что ты носишь его в себе и вся ненависть и подозрительность, которые ты чувствовал тогда, остаются в тебе до сих пор. Ты просто лучше их маскируешь, но потом что-то происходит, и они заявляют о себе, советуя тебе быть осторожным и думать обо всех самое худшее. Даже обо мне. Загляни в свое сердце и будь честным. Я вдруг стала казаться тебе такой, как все, правда? Лживой, коварной…
– Замолчи! – закричал он. – Не говорит так. Я запрещаю.
– Почему? Потому что это так похоже на правду? И кто ты такой, чтобы запрещать мне?
Если бы он мог думать яснее, он бы сказал ей, что он – человек, судьбу которого она держит в своих руках. Но умение здраво мыслить, которым Лисандрос славился когда-то, кажется, покинуло его. Все запуталось…
– Я
Его страдание было ужасным. Если бы не ее разбитое сердце, она была бы полна жалости к нему.
– Я не могу тебе сказать. Это то, что ты должен найти сам.
– Петра… пожалуйста… постарайся понять…
– Но я стараюсь. Я понимаю, что ничего не изменилось. Мы думали, что все может стать по-другому сейчас. Я люблю тебя и надеялась, что ты любишь меня…
