Внесли во град. Там менестрели О Боже, как прекрасно пели, И радостных немало слез Те пролили, кто леди нес. Был вновь Орфео возведен На трон, и долго правил он С Эуридицею вдвоем. Дворецкий занял трон по нем. Узнав об этом дивном деле, В Бретани скоро менестрели Сложили лэ зело чудесно И нарекли весьма уместно: «Орфео» — лэ, в котором сладки Слова и звук, и все в порядке. Так сэр Орфео сбыл напасти. Дай Бог и нам счастливой части! Комментарий к Сэру Орфео (Н. Резникова)
Задолго до интересующего нас времени, а именно во второй половине IX века, король Альфред, великий реформатор и просветитель, первый кораблестроитель, еще не подозревавший о грядущей морской славе Англии, и первый переводчик среди монархов, которым по сей день гордятся британцы, занялся переводом Боэция. Среди прочих поучительных вещей в «Утешении философией» была и такая история:
«Давным-давно случилось так, что во Фракии, что была во владеньях Крекаса, жил арфист. И был он неслыханно искусен, и была у него жена по имени Евридика, ровни которой не видел свет. И вот говорили люди, что играл он на арфе так, что леса кружились в танце, и дрожь пробирала скалы от сладких звуков, и дикие звери замирали, словно ручные, так что охотники со сворой могли подойти к ним, не вспугнув. Жена арфиста умерла, как повествует молва, и душа ее спустилась в ад. Арфист погрузился в такую печаль, что не мог более жить среди людей, но удалился в леса и дни и ночи сидел на холмах, заливаясь слезами, играя на арфе… И когда понял арфист, что ничто на земле не будет в радость, решил он предстать перед богами ада, и покорить их звуками арфы, и умолить их вернуть ему супругу»[1] .
Так миф об Орфее и Эвридике навсегда поселился в английской литературе. Так, очевидно, и представлял его себе неизвестный автор поэмы о Сэре Орфео.
Текст поэмы сохранился в трех списках, наиболее ранний из которых Auchinleck MS, кажется и самым вразумительным (это рукопись, очевидно, записанная в Лондоне и датируемая приблизительно 1330 г., ныне хранится в библиотеке Эдинбурга). Исключение составляет лишь начало истории, которое совершенно отсутствует, и поэма начинается словами «Был сэр Орфео королем». (В переводе начало восстановлено по другому источнику — Harley MS 3810).
Как это бывает с большинством средневековых текстов, трудно сказать кем, когда и где была создана эта поэма. Приблизительно ее можно датировать второй половиной XIII — началом XIV века. Не исключено также, что это был перевод с французского. Такое предположение основывается на сюжетных неточностях поэмы. Складывается впечатление, что автор не был знаком с античным мифом и пересказывал эту историю что называется из вторых рук, в свою очередь переиначивая ее и прилаживая к английской действительности.
Если говорить о жанре, эта средневековая сказка отвечает основным канонам рыцарского романа: скитания и несчастья одинокого героя в поисках своей возлюбленной и королевы, которые, в отличие от мифа, имеют, как и положено, счастливый конец. Метрическая форма также соответствует требованиям классического английского рыцарского романа: четырехстопный дольник, плавно переходящий в ямб, с незатейливой парной рифмовкой. Это не было высокой литературой, к которой, бесспорно, можно отнестиЖемчужину или Гавейна и Зеленого Рыцаря, но к ней и нельзя предъявлять таких требований. Это были сочинения совершенно иного рода, более близкого к фольклору, простодушные, но вместе с тем не лишенные очарования. Возможно, это был первый средневековый опыт «бульварного чтива».
В то же время в Орфео столь слепо копируется привычная форма, широко используются «общие места» и штампы, что невольно приходит на память рассказ о сэре Топасе, и это сходство со знаменитой издевкой Чосера заставляет задаться вопросом: уж не пародия ли перед нами? Но нет. Для пародии это слишком серьезный тон. Он выдержан от начала до конца поэмы, в ней не отыскать иронии, ни единого намека на двусмысленность или подтекст, все чинно и чопорно. При этом примечательна некоторая неоднородность текста. Описание злоключений короля как-то неожиданно сворачивается, и финал поэмы выполнен уже в совершенно ином стилистическом ключе, более близком стиху Чосера. Возникает ощущение, что поэма изначально не была окончена, и кто-то другой дописывал возвращение королевской четы в город. Возможно, какой-то переписчик соединил в одной рукописи отрывки из разных известных ему вариантов поэмы, взяв, как ему казалось, наиболее удачные места и составив цельный текст. Можно пойти еще дальше и предположить, что имело место своеобразное поэтическое состязание или пари, когда один задавал сюжет и начинал повествование, а другой подхватывал его на определенном месте и доводил до конца. Но все это, честно предупредим читателя, — наши собственные домыслы. Подобного рода предположений всегда бывает в избытке, когда речь заходит о средневековом тексте, автор которого к тому же неизвестен. Нашей целью было отобрать для читателя несколько возможных толкований данной поэмы. Итак, это могла быть проба пера какого-нибудь начинающего поэта в рамках сложившейся традиции, пародия, возникшая на излете популярности жанра или вовсе безделица, сочиненная на спор в какой- нибудь веселой компании. Каждый волен выбирать по собственному разумению.
1 Найти мы можем и прочесть — в раннем средневековье многие сочинения в соответствии с древней традицией еще передавались изустно, иначе говоря, пелись. Отсылка к письменному тексту — следствие распространения грамотности и уважения к письменному слову. Запев вроде «Я лэ спою вам, как умею»(строка 24) постепенно превращается в фигуру речи.
10 О фэйери — волшебном царстве — англ. fairy имеет несколько значений: это и «царство фей» и сами феи; старофранцузское fae происходит от лат. fata — богиня судьбы. Кто такие феи, сегодня знает всякий. Точно так же, как всякий точно знает, что их на самом деле не существует. В средние века подобной уверенности еще не было. Сверхъестественное тогда удобно встраивалось в повседневную жизнь и многое в ней объясняло. Особенно много упоминаний о феях содержат французские сказания, а о-в Сен у мыса Финистер издревле считался родиной этих волшебных существ. «По свидетельству Помпония Мела, когда-то на острове Сен был расположен древний храм старинного галльского божества. Его оракул был в свое время известен не менее, чем когда-то дельфийский. Как и в Дельфах, жрицами этого храма были девы, чьи способности к чародейству были весьма обширны. Считалось, что свои чудеса они творили при помощи бывшего у них в услужении особо гениального духа. Жрицы могли исцелять самые опасные хвори… вызывали в случае необходимости шторм на море, обращались в различных зверей и животных… эти самые жрицы и стали родоначальницами всех фей»[2].
29 Порою сам он арфу брал — в данном случае античный миф и куртуазная реальность средневековья полностью совпадали: умение играть на арфе являлось одним из непременных навыков романтического героя XIV века, доказательством его благородного происхождения и утонченного воспитания. Образ музицирующего монарха, возможно, поддерживался библейской аналогией с царем Давидом. («И когда дух от Бога бывал на Сауле, то Давид, взяв гусли, играл, — и отраднее и лучше
