любила Дэна. И до сих пор люблю. Сколько нужно набить синяков, чтобы обучиться искусству приходить в себя?
Хилари советовала мне называть Дэна не иначе, как Скотским Адвокатишкой из Личхардта — пока выговоришь такое, выпустишь все пары. Не сработало. Может, ей следовало сидеть рядом, пока я тренировалась? Здесь, в парикмахерской, Дэн был для меня просто Дэном. И как в те времена, когда все только начиналось, я мечтала, словно по уши втрескавшаяся школьница, выводить на бумаге его имя, украшая буквы завитушками и сердечками.
Я еще по-настоящему и не поплакала, хотя по идее слезы должны были значиться в программе первым номером. На вечеринке в честь моего дня рождения я пребывала в таком раздрае, что рыдания казались просто неизбежными — и все же их не было. Наверное, потому, что именно этого от меня и ждали. Гости делали все, что принято в таких случаях: пожимали мне руку, ворчали по поводу того, как же Дэн плохо воспитан, и какие же (знаем, знаем мы эту шарманку) все мужчины сволочи, и мне станет легче, если я поплачу. Ну а я, помнится, до жути спокойно жевала начо[1] и потягивала водку с тоником. Ровным счетом ничего при этом не чувствуя.
Помню зато, что я вся взмокла, хотя и не плакала. Может, это из-за алкоголя слезы лились у меня из подмышек? Еще помню пьяные препирательства с Хилари — после того как Дэн все разрушил, после того как он ушел с вечеринки, после того как он уехал! — о несуразности мироустройства. Зачем нужны страдания от любви, когда ничто на свете не в силах спасти человечество? Я ничего не могу сделать ради рода людского. Я не использую свои органы размножения. И поскольку все еще влюблена в Дэна и решительно не влюблена ни в одного из всей Армии разведенцев, вряд ли в ближайшее время пущу в ход свои детородные органы. Я опутана самыми крепкими узами из всех, что создала природа, а привязываться мне этими узами не к кому. Ну разве не бред?
Я понимала, что минуло уже сорок восемь часов с тех пор, как Дэн ушел, но все симптомы влюбленности были налицо. Я подскакивала при каждом телефонном звонке, вылетала нагишом из душа (словно крикетная фанатка в семидесятые!), чтобы схватить трубку и обнаружить, что на другом конце провода вовсе не Дэн и его никогда там не будет. Поскольку и не должно быть. У меня сердце выскакивает из груди — а он где-то далеко, и ему плевать. Я несусь сломя голову к телефону, а он в это время неторопливо размешивает сахар в кофе где-то на другом конце города.
Выводишь его имя на обратной стороне рекламки пиццы с доставкой, бесконечно обсуждаешь его с людьми, которые и видели-то его раз или два и теперь нервно вздрагивают, когда ты опять собираешься завести ту же пластинку. А он в это время… не делает ничего. Или, по существу, делает все то же самое. Просто не думает о тебе — вот и все.
И еще я представляла, как Дэн расстегивает лифчик на какой-нибудь адвокатше. Медленно, любовно. Господи, помоги мне, я буквально видела этот лифчик. Клетчатый, с кружевами. Адвокатша умнее меня. И у нее уже в шестнадцать лет был о-го-го какой размер. У нее свой дом. Она в прекрасной форме.
Нет, я определенно должна держать себя в руках, иначе со мной случится то же, что с Хилари — в Безумный Месяц. Безумный Месяц состоялся у нее в августе прошлого года, когда один из коллег- библиотекарей (это был совместный роман детской и взрослой библиотек) объявил, что между ними все кончено.
Ну, все-таки библиотекарь не решился сказать это в лоб. Нет, он повел ее на полночную прогулку вокруг зоопарка и сообщил, что надеется и впредь беседовать с Хилари по служебному телефону — ведь это так чудесно; и еще надеется и далее оставаться ее другом — ведь она ему и в самом деле небезразлична, да и вообще она замечательный человек. После чего позволил Хилари в слезах и соплях ловить машину и только чудом не погибнуть под колесами.
Кончилось все это Безумным Месяцем. Заведующему детской библиотекой пришлось отправлять к Хилари курьера с запиской — дозвониться по телефону он не смог. Оказалось, что она использовала разом все отгулы, улеглась в постель и обзванивала экстрасенсов, чьи объявления обнаружила на обложке дамского журнала (который, как выяснилось, свистнула из библиотеки). Счет она мне потом показала. Триста восемьдесят долларов, чтобы с десяток экстрасенсов сообщили, что взрослый библиотекарь не вернется.
Помню, как я приехала к Хилари и обнаружила, что ее мохеровый розовый халатик побурел у воротника — так долго она его носила. И еще бедняга отколупывала верхушки у шоколадных бисквитов, высасывала начинку, а остальное выкидывала.
Вот такой Безумный Месяц. У меня — прически. У Хилари — экстрасенсы. Прочие мои подруги утешаются на свой лад: мечтают, как бы напихать ему креветок в карниз для штор, мчатся в Америку на семинар «Мужчины с Марса, женщины с Венеры». Вот только не знаю, что проделывает Джоди, когда рвет с кем-нибудь отношения. Может, у секс-меньшинств есть какая-то организация поддержки на такие случаи? У них, кажется, на все случаи есть организации.
Из той вечеринки мне четко запомнилось лишь одно — как я затащила Джоди в уголок и на полном серьезе спросила, а не стоит ли мне поэкспериментировать с «левой нарезкой».
Многие лесбиянки наверняка поймали бы меня на слове, но Джоди только похлопала своими рыбьими глазами и плавно удалилась, чтобы принести мне еще стаканчик и тарелку чипсов.
Хоть я и была пьяна, да и вообще шутила, где-то в подсознании у меня крутился и такой вариант. Джоди ведь прекрасно живется. Она всегда ходит на танцы. У нее есть эдакая знойная подружка, которая готовит сногсшибательную вегетарианскую пасту. Когда Джоди нужен юрист, она получает его от лесбийской мафии. Если она хочет переехать, то обращается в агентство, занимающееся подбором женщин-компаньонок. Ей даже подыскали работу натуропата в женском здравоохранительном центре. Уму непостижимо. Объявить себя гомосексуалистом — это вроде как вступить во флот или еще что-нибудь в таком духе. Всю оставшуюся жизнь о тебе станут заботиться.
Джоди ни единого субботнего вечера не проводила дома. Ей всего-то и надо было вызваться поиграть в нудистской волейбольной команде или отправиться в велосипедный поход — и все ее свободное время оказывалось расписано на месяц вперед.
Увы, мои родители все испортили. Хоть они и развелись, пошатнув старомодные представления об отношениях полов, я оставалась безнадежной гетеросексуалкой.
Вы, наверное, и сами знаете, как это бывает, когда меняешь прическу. Словно внутренний голос велит не показывать на определенную картинку, когда парикмахер спрашивает, что бы вы хотели. Уж сколько лет назад следовало понять: лесбиянки из меня не выйдет. Конечно, это решило бы все мои проблемы. Но увы. Да и потом, им в постели наверняка требуется вагон и маленькая тележка жутко дорогих приспособлений.
А ведь действительно забавно. И Джоди, и Хилари собирались заглянуть в парикмахерскую, перекинуться со мной парой слов. Иначе говоря, убедиться, что я не намерена отбросить копыта по причине личной драмы. Но ни та ни другая до сих пор не объявилась — наверняка завернули в кофейню и судачат обо мне. Вот и ладно. Я не против. Ведь именно для этого друзья и нужны — чтобы врачевать шепотком за спиной. Я — единственное, что у них есть общего, вот пускай и развивают эту тему.
Я живо представляла себе эту сцену. Хилари в своей повседневной униформе — синий джемпер, который она таскала всю неделю, и бриджи, в ушах — большие сережки-висюльки. И Джоди с кое-как подведенными глазами, как это у нее обычно бывает с перепоя, в майке а-ля Джон Траволта. Хилари пьет капуччино и жует тост с изюмом, а Джоди тянет чай с мятой и ничего не жует. И Хилари твердит: «Я этому Дэну с самого начала не доверяла», а Джоди вторит: «Бедная Виктория, везет же ей на придурков».
Хотя на самом деле Дэн ей понравился. Нет, Джоди, конечно, не заявила об этом Хилари в самый разгар проявлений женской солидарности — просто я помню, как однажды вытащила ее в субботу на футбольный матч, посмотреть, как Дэн играет. И Джоди тогда сказала, что он просто класс. Наивысшая похвала в ее устах.
Надо признать, нет… увы, не было человека сексуальнее, чем Дэн после футбольного матча. С мокрыми после душа волосами, разрумянившийся, пахнущий гелем с лимоном, пышущий здоровьем. После игры он был так утомлен и измочален, что буквально валился на меня. И это было бесподобно.
Пора бросать эту жвачку. И завязывать с воспоминаниями. Но в парикмахерской и думать-то больше не о чем, кроме как о Дэне. Чертова невеста загребла все мало-мальски приличные журналы, и мне достался прошлогодний каталог «ИКЕА», усыпанный обрезками волос.
