живого…в сортире.
Больно писать об этом, боюсь представить себе это…
Полураздетых, испуганных, с узлами и детьми, под пистолетами, согнали наиболее уважаемых и значительных людей местечка в товарные вагоны, запрещая громко плакать и разговаривать.
Весь ужас происходил в темноте и жуткой тишине.
Вагоны битком набили людьми. Из удобств была только дыра в досках пола в углу вагона.
Кто-то завесил это место простынею, превратив его в туалет, исполняющий также обязанности помойного ведра и ванной комнаты.
Люди ещё не голодали, поэтому похлёбка с макаронами и лавровым листом шла пока в это помойное ведро.
О, если бы эта похлёбка была потом в Сибири, когда мы умирали с голоду!
Три дня мы ехали все вместе.
Никто ещё ничего не знал. Ещё шутили над «товарищами» и над похлёбкой. Ещё думали, что это какое- то временное недоразумение.
Затем всем мужчинам велели выйти.
Объявили, что они поедут вперёд, чтобы на месте всё приготовить для приезда женщин и детей.
Подлое, наглое, беспросветное враньё во всём и обо всём.
Всё опять навсегда! Никто из мужчин никогда больше не вернулся.
Только два брата Гриншпуны, крепкие и здоровые потом приехали в Сибирь, где мы были, забрали свою семью и уехали.
Они-то и рассказали, не посвящая ни в какие подробности, о страшной гибели моего отца.
Много лет позже и до последнего времени я писала в разные инстанции с целью узнать хоть что-то о моём отце.
Из разных мест приходили разные ответы. Мне так и не удалось узнать ни дату, ни место его смерти.
Мне гневно отвечали, что мой отец был враг народа!
Обычная формулировка для миллионов замордованных, замученных граждан, имевших несчастье оказаться в «прекрасной» стране советов.
Осиротевшие вагоны с женщинами и детьми под охраной поехали дальше. И снова никто не знал, что большинство из них умрёт от голода в чужой холодной Сибири.
Мало кому удастся выжить. Это будут единицы…
Дело было в июне-июле 1941 года. В уничтожении жителей маленького патриархального местечка Рышканы приняли участие оба усатых людоеда двадцатого века: фашист и коммунист.
На людей, ехавших неизвестно куда, под охраной, как скот в товарных вагонах, вырванных ночью из постелей, лишённых своей опоры-мужчин, посыпались бомбы.
Многие из этих людей остались лежать неизвестными на дороге. «Счастливцы» поехали в Сибирь, чтобы умирать медленно.
В вагонах было жарко, душно, трудно дышать.
Спали на полу вповалку.
Некоторые были возбуждены, ждали приезда на место и встречи с мужчинами.
Некоторые были подавлены и находились в депрессии, плакали и причитали, приводя в уныние других.
Моя же мама начала рожать.
СОН ПЕРВЫЙ.
Надо мной БОГ. Вокруг меня Архангелы. У каждого через плечо золотистая лента.
Как на рекламе плывут объёмные буквы : НЕ УБИЙ!
– Значит я умерла – тоскливо подумала я – Как же я оставлю детей?
– Нет ещё! Пока нет, пропело вокруг меня.
Я проснулась… Этот многосерийный сон с продолжением длится уже 25 лет.
МОЯ СЛЕДУЮЩАЯ ЖИЗНЬ, КАКОЙ ЕЁ СДЕЛАЛИ.
В первом же населённом пункте нас высадили из поезда.
Это был районный центр Колывань, недалеко от города Новосибирска.
Мама в больнице. Мы где-то у чужих людей. Языка не знаем.
В местечке все говорили на идиш, многие знали румынский язык.
С приходом русских освободителей с пистолетами, в народе начали циркулировать словечки типа: ладно, понятно, расходись!
Но в Сибири мы почти все оказались без языка для общения.
