Очень хорошо помню, что я быстро выучила фразу: «Я ничего не понимаю», которую бодро повторяла до тех пор, пока свободно не заговорила по-русски.
Позже, когда я уже была взрослой и проходила перепись населения, то на вопрос какой язык я считаю родным, я не без горечи должна была написать – русский.
Нельзя же назвать знанием языка те отдельные словечки на идиш, которые остались в памяти на всю жизнь.
Хотя это и помогло мне позже, когда мне во второй раз в жизни пришлось выучить фразу – я ничего не понимаю – но уже на шведском языке, а ещё позже в третий раз – на иврите.
Везде находились близкие мне люди, для знакомства и общения с которыми, сохранённый подкоркой идиш был как пароль, как талисман, открывающий двери.
Итак, я примерно около 5 лет, (никаких бумаг о моем возрасте не сохранилось) а сестра в 13 лет внезапно стали взрослыми людьми.
Каждая со своим характером и отношением к жизни.
Она– жёсткая, властная, без сантиментов.
Я – с комплексом, неуверенная, забитая, с излишней доверчивостью, сентиментальностью и наивностью, с глупой открытостью.
В Сибири 5 августа 1941 года мама родила девочку, которую в честь маминой матери назвали Броней.
Через две недели, под конвоем теперь уже не трёх, а четверых «великих преступниц» препроводили туда, где были остальные, т.е. в село Пихтовку Новосибирской области.
СОН ВТОРОЙ.
– Я пришла к тебе, Господи! Научи как писать, чтобы меня услышали?
Я пишу правду, а она кажется мне мёртвой и наивной.
– Чем пишешь ты, дочь моя?
– Сердцем, душой, разумом.
– Пиши кровью своей….
Долгие 13 лет центром мира для меня будет маленькое таёжное село Пихтовка.
Вначале вся жизнь умещалась в три понятия: холод, голод, страх.
Из людей в эту жизнь входили три человека: мама, старшая сестра и маленькая Броня. Плюс хозяева квартир, где мы жили.
Никого из хозяев я не помню. Комнат, где мы жили я тоже не помню. Обычно мы снимали угол, потому что Пихтовка – это маленькие бревенчатые домики в тайге, которые состояли из сеней (прихожей) и одной или, очень редко – двух комнат.
Таких понятий как кухня или ванная не существовало. Туалет из досок был на огороде, а купались в корыте, воду 'таскали ' из речки вёдрами на коромысле.
Пускали на квартиру семью из трёх человек с маленьким ребёнком не самые богатые и не самые лучшие обитатели Пихтовки.
Хозяев я помню как что-то общее, чего постоянно надо было бояться и от кого можно ждать только затрещин и неприятностей.
И ещё нельзя было смотреть, когда хозяева едят, их раздражали глаза, горящие голодным огнём.
В этой связи мне вспоминается, как мы обедали (в той, первой счастливой жизни до Сибири) за большим овальным столом.
Стол стоял торцом к стене, на которой висело огромное зеркало. Напротив стоял мой высокий стульчик, на котором я чинно восседала за обедом. Естественно, что во время еды я была занята тем, что целый обед кривлялась, глядя в зеркало.
Вместо того, чтобы пересадить меня в другое место, родители сказали невинную фразу, что если во время еды, я буду смотреть в зеркало, то буду некрасивой.
Сомневаюсь, чтобы в то время меня страшила перспектива быть некрасивой, но, видимо, тогда впервые встала передо мной проблема выбора между желаемым и дозволенным.
Меня, как магнитом тянуло взглянуть в зеркало, в то же самое время, я боялась делать это. Постепенно, я вообще стала бояться этого зеркала.
Моя старшая сестра не замедлила этим воспользоваться.
Она подводила меня к зеркалу, широко разевала рот, изображала поднятыми руками когти, и я добровольно отдавала всё, что угодно, или делала всё, что она хотела.
У меня до сих пор осталось в подсознании, что, когда ешь, лучше не смотреть в зеркало.
Вероятно, в этом и заключается то, что называют менталитетом или толкуют о знаменитой, например, русской душе, немецкой аккуратности, шведской сдержанности, восточном фанатизме и так далее.
На самом деле, это внушаемые с детства «правила игры», которые настолько прочно воспринимаются, что становятся частью личности и передаются из поколения в поколение. Фанатиков воспитывают с детства.
Если бы каждая мать могла внушить своему ребёнку хотя бы только одну библейскую заповедь «НЕ УБИЙ!» а подросшего мальчика не учили бы потом научно и целенаправленно убивать, разделяя весь мир на своих и чужих, наших и не наших!
