— И правильно говорил, — кивнула Полина. — Юрка уж если скажет что-нибудь, то не в бровь, а в глаз. Надо же, рыбка наша беременная! Ну, расскажи, расскажи! А давно? — с любопытством спросила она, окидывая быстрым взглядом Евину фигуру.
— Ничего ещё не видно, четыре месяца всего, — улыбнулась Ева, поймав её взгляд. Улыбка почему-то получилась жалкая.
— Ты не рада, что ли? — удивилась Полина. — Сама же вроде хотела.
«Хотела» — это было не то слово. Полина прекрасно помнила разговор, произошедший между нею и Евой ровно полгода назад.
Глава 4
Полина приехала в Кратово первой электричкой, хотя вообще-то ненавидела рано вставать. Но в этот день ей вставать не пришлось, ни рано, ни поздно: она попросту не ложилась. Дожидаться в Глюковой студии — так пышно именовался чердак в Монетчиковском, — когда начнут поочередно просыпаться участники вчерашней пьянки, Полине совсем не хотелось. Она с закрытыми глазами могла рассказать, как все это будет: как все будут материться, бродить по комнатам, искать носки и лифчики, вяло спорить, кому идти за пивом… Любую предсказуемость Полина терпеть не могла, потому и убежала с чердака, как только открылось метро.
И шла по тихой дачной улице, с удовольствием чувствуя, как легким, по-утреннему прохладным ветром выдувает из головы хмель. Да она почти и не пила всю ночь: выпивки было мало, денег тоже, а пить ей хотелось не очень, вот и оставляла от широты душевной для особо страждущих.
Полина была уверена, что на даче все ещё спят, и собиралась потихоньку пробраться в дощатую пристройку, где обычно жила летом, и тоже вздремнуть часок-другой. Все-таки она устала от ночного бдения, да и нонконформистский фестиваль граффити, успешному проведению которого пьянка, собственно, и посвящалась, проходил довольно бурно — во всяком случае, со стороны милиции.
Поэтому она почти не обрадовалась, увидев старшую сестру, идущую ей навстречу по тропинке вдоль забора, хотя вообще-то радовалась ей всегда, особенно теперь, когда Ева с ними не жила и виделись они редко. Ева была частью лучшего, что составляло Полинину жизнь.
— Ранняя ты, рыбка! — Полинка подождала, пока сестра подойдет к калитке. — Засуха, что ли, чуть свет надо на колодец бежать, а то вычерпают? — Она кивнула на полное ведро в Евиной руке.
— Просто не спалось, — улыбнулась та, поставив ведро на острую весеннюю траву. — Вот что ты рано встала, это удивительно. Трудно было предупредить, что в городе останешься? — укоризненно спросила она. — Да ещё не дома ночевала… Мама волнуется.
— Пора привыкнуть, — хмыкнула Полина. — Пусть за тебя волнуется, а со мной что сделается? Не спалось… С Темкой опять что-нибудь? — поинтересовалась она.
— Нет, — покачала головой Ева. — Совсем нет, ну что ты. Я понимаю, вы от него теперь шарахаться должны, как от чумы.
— Ой, рыбка, — засмеялась Полина, — от Темки — шарахаться! Особенно я! Он у тебя что, всадник без головы? Обыкновенный парнишка, — поддразнила она сестру. — Ну ладно, ладно, необыкновенный.
— Все бы тебе смеяться. — Ева тоже улыбнулась.
— А тебе бы все страдать, — не задержалась с ответом Полина. — Все ведь уже нормально, долг отдали, живете как два голубка, чего тебе еще?
— Да уж, нормально, — вздохнула Ева. — Юра без квартиры из-за меня, это нормально, по- твоему?
— И совсем не без квартиры. Я же шикарную конуру в Чертанове для Юрки выменяла, забыла? Жить в ней, правда, нормальному человеку невозможно, ну так у Жени поживет, — махнула рукой Полина. — У нее, между прочим, голова на плечах, а не свинья-копилка. Думаешь, она Юрку квартирным вопросом попрекает?
— Не думаю, — кивнула Ева, — но все-таки…
— А все-таки — наплевать и забыть, — решительно сказала Полина. — Юрка забыл, и ты забудь. Живи да радуйся со своим Темкой обожаемым. Я позавчера на его выставке была, — вспомнила она. — Ничего себе фоточки, внушает. Ты широко представлена, — хихикнула она. — Особенно на тех, прозрачных. Почему он их «Последняя Ева» назвал, кстати?
Темины занятия фотографией считала баловством даже его мама, не говоря уже о Наде, которая вообще не могла понять, что её дочь нашла в этом приемщике фотопленок. Только Ева была уверена в том, что Артем занимается именно тем, чем и должен заниматься.
И Ева была его главной моделью. В крошечной квартире, которую они снимали в Лефортово, её фотографий было столько, что даже Полина крутила пальцем у виска, когда время от времени забегала к ним в гости и обнаруживала очередную серию. Конечно, Евины фотографии были и на первой Артемовой выставке.
Выставка эта была необычная. То есть сама выставка, может, была и обычная, но устроили её на Бородинском мосту — фотографии были развешаны прямо в стеклянной трубе, повисшей над Москвой- рекой. И от этого особенно завораживающе смотрелись те огромные, в несколько квадратных метров, прозрачные оттиски, которые особенно понравились Полине.
Артем сделал их на технической пленке. Они пересекали стеклянный Бородинский мост сверху вниз, колыхались от едва ощутимого сквозняка и смотрелись даже не как фотографии, а просто как контуры — прихотливые, странные, мгновенно меняющиеся, образующие какое-то невиданное пространство. И на всех была Ева, просто на всех! Стояла под деревьями, сидела у окна, мелькала в просветах улиц, уходила, вглядывалась во что-то своими немыслимыми глазами… Неуловимой, волнующей трепетности её облика как нельзя лучше соответствовала именно эта техника — оттиски на палево-серых прозрачных листах.
— Почему «Последняя Ева»? — переспросила она. — Я, знаешь, его отговаривала, хотя вообще-то никогда не вмешиваюсь. По-моему, претенциозное какое-то название. Но он так решил. Говорит, потому что таких женщин больше нет и не будет, — смущенно добавила Ева.
— Правильно говорит, — еле сдерживая смех, кивнула Полинка. — Товарищ понимает! Так почему тебе все-таки не спится? — напомнила она.
— Мне — не спится? — Ева сделала удивленное лицо.
— Рыбка, — рассердилась Полина, — когда ты пытаешься врать, тебя можно фотографировать для учебника по физиогномике. Есть такая наука?
— Нет, — улыбнулась Ева.
— Ну и фиг с ней. Ты не я, врать не умеешь, так что давай колись. Или я тебе не родственница?
— Родственница, родственница, — засмеялась Ева. И тут же печаль промелькнула по её лицу, утонула в глазах. — Просто я вчера была у врача, и он сказал, что это наверняка.
— Что — наверняка? — удивилась Полина.
— Да, я ведь не тебе, я Юре как-то однажды говорила, — вспомнила Ева. — Наверняка — что я не смогу сама забеременеть.
— Это что значит, не сможешь сама? — тут же переспросила Полина; она всегда улавливала суть. — А другие что, сами беременеют? Непорочным зачатием?
— Это значит, что у меня спайки в обеих трубах, — спокойно объяснила Ева. — И никакого зачатия быть не может.
Как раз бы Полина поверила в её спокойствие! Она тут же поняла, что вчерашний день перевернул Еве душу, и в её собственной душе тут же словно маленькое лезвие провернулось.
— А Юрка что говорит? — спросила она.
— Юра не акушер-гинеколог, а хирург-травматолог, — ответила Ева. — Что он должен об этом говорить?
— Ну, может, он врачей каких-нибудь знает…
