сняв платок, еще набрала! О, как бурно сердце скачет, как она удаче рада! Ношу подняла с размаха, а дитя дрожит от страха, неумолчно, горько плачет: «Мама, — кличет, — мама! мама!» Ручки тянет к ней упрямо. «Тсс... сыночек, полно, крошка, здесь побудь еще немножко». И с лицом к сынку склоненным руку в фартук опускает, две монетки вынимает и дитя забавит звоном: «Глянь-ка, что у мамки в ручке! Дзинь-дзинь! Слышишь, что за штучки?» Но дитя не смотрит, плачет, а у ней-то сердце скачет. В фартук руку опускает, горсть червонцев вынимает, на подол кладет сыночку. «Глянь-ка, как звенят звоночки! Тсс... мой мальчик, тсс... мой крошка, Дзинь-дзинь! Вот звенят занятно! Подожди еще немножко, мамка вновь придет обратно, поиграй здесь, мой сыночек, я вернусь через часочек». Сыну так она сказала И скорей бегом из зала, прочь от каменного входа, по мосточку через воду, по пригорку, прямо к лесу, золота не чуя весу, в хижину свою вбежала. «Эх, ты, бедное жилище, скоро я тебя покину! Что за радость в жизни нищей гнуть с зари бессменно спину! Из глуши лесной дремучей я уйду теперь на волю, попытаю жизни лучшей, обновлю былую долю; жить начну теперь иначе: мне теперь дорога всюду, улыбнулась мне удача, — в городе теперь жить буду; дом куплю себе, землицы, стану госпожой богатой, здесь я больше не жилица, прощевай навеки, хата! Я с житьем покончу вдовьим, не трудясь из сил последних: вот богатство»,—с этим словом опускает взор в передник. Ах, уж лучше б не глядела! Вся от страха помертвела, вся от страха задрожала, чуть без памяти не пала. Смотрит, — смотрит — что же видит, собственным глазам не веря! Распахнула настежь двери, Крышку с сундука сорвала, — Что же с серебром-то стало? Люди добрые, поймите, посочувствуйте обиде! Видит, скованная страхом: вместо серебра каменья, а в передника холстине, о, пустое наважденье, вместо злата — комья глины! все ее надежды — прахом! Не нашла ты счастья в кладе, недостойна благодати. II Страшная беда такая сердце ей сжимает тяжко, сына снова вспоминая, плачет и кричит бедняжка». Крик тот стены потрясает: «Ох, дитя, ох, сын мой милый!» «Сын мой, милый, милый, милый!» — эхо гулко повторяет. И в предчувствии ужасном мчится и летит, как птица,
