— Сильно сомневаюсь. Внутривидовая вариативность очень велика, и…
— Но неандертальцы и глексены — это разные виды, наверняка существуют гены, которые есть только у них или только у нас. Например, ген, который отвечает за надбровный валик.
— О, у многих из нас, глексенов, тоже есть надбровный валик. К примеру, он довольно часто встречается у мужчин из Восточной Европы. Конечно, его двойной изгиб характерен именно для неандертальцев, но…
— А что насчёт треугольных выступов в носовой полости? — спросил Кригер. — Я слышал, что это отличительная черта неандертальцев.
— Да, это так, — сказала Мэри. — Если вы готовы заглядывать каждому человеку в нос…
Кригеру было не до шуток.
— Я думал о том, что вы могли бы найти отвечающий за них ген.
— О, возможно, хотя они сами, вероятно, уже его нашли. Понтер дал понять, что они уже давно завершили свой проект, аналогичный нашему «Геному человека».[3] Но вообще да, я могла бы поискать диагностический маркер.
— Правда? И как скоро?
— Не торопитесь, — сказала Мэри. — У нас есть ДНК четырёх доисторических неандертальцев и одного современного. Исследовательская база узковата.
— Но вы всё же могли бы это сделать?
— Возможно. Только зачем?
— Как много времени это займёт?
— С тем оборудованием, что у меня есть, и если я не буду ни на что отвлекаться — вероятно, несколько месяцев.
— А что если мы дадим вам всё необходимое оборудование и персонал, которые потребуются? Что тогда? Деньги — не проблема, профессор Воган.
Мэри почувствовала, как её сердце убыстряет бег. Будучи
— Ну, с неограниченными ресурсами, я думаю, это можно провернуть довольно быстро. Если повезёт, то за несколько недель.
— Отлично, отлично. Займитесь этим.
— Гмм, при всём уважении, доктор Кригер, я гражданка Канады; вы не можете говорить мне, что делать.
Кригер мгновенно дал задний ход.
— Конечно, нет, профессор Воган. Прошу прощения. Мой энтузиазм бежит впереди меня. Я хотел сказать, не будете ли вы так любезны предпринять подобное исследование? Как я сказал, мы предоставим всё необходимое оборудование и персонал и значительную сумму в качестве оплаты ваших услуг.
У Мэри голова шла кругом.
— Но зачем? Почему это так важно?
— Если портал между двумя мирами откроется снова, — сказал Кригер, — наш мир будет посещать большое количество неандертальцев.
Мэри прищурилась.
— И вы хотите… как-то их дискриминировать?
Кригер покачал головой.
— Ничего подобного, уверяю вас. Но нам нужно это знать для целей иммиграционного учёта, для оказания соответствующей медицинской помощи и так далее. Вы ведь не хотите, чтобы находящемуся без сознанию пациенту дали не те лекарства только потому, что доктор не смог определить, неандерталец он или глексен.
— Но ведь для этого достаточно посмотреть, есть ли у него имплант-компаньон. Понтер говорил, что в его мире все носят такие.
— Ни в коей мере не хочу бросить тень на вашего друга, профессор Воган, но мы знаем об этом исключительно с его слов. В своём мире он с тем же успехом может оказаться условно освобождённым преступником, а эта штуковина — следящим устройством, которые носят лишь преступники.
— Понтер не преступник, — сказала Мэри.
— Тем не менее вы, несомненно понимаете, как полезно было бы иметь свои собственные, независимые методы для определения вида, к которому относится то или иное лицо, не полагаясь на сведения, известные нам лишь с чужих слов.
Мэри неуверенно кивнула. Это вроде бы имело смысл. И, кстати, был ведь прецедент: канадское правительство уже вложило массу усилий для того, чтобы сформулировать, кого считать индейцем, а кого — нет, для правильного распределения пособий и льгот. И всё же…
— Но ведь нет оснований полагать, что портал когда-либо откроется снова? То есть, должны же быть какие-то основания так считать, разве нет? — Она была бы счастлива увидеть Понтера снова, но…
Кригер качнул головой.
— Нет. Но наша политика — быть готовыми ко всему. Буду с вами честен: я признаю?, что внешность вашего мистера Боддета, скажем так, весьма характерна. Но можем ли мы быть уверены, что не существует неандертальцев с менее выраженными характерными особенностями, которые способны раствориться среди людей нашего вида?
Мэри улыбнулась.
— Вы говорили с Милфордом Уолпоффом.
— Говорил. И с Иэном Таттерсоллом, и практически с каждым специалистом по неандертальцам. Похоже, консенсуса насчёт того, насколько сильно неандертальцы отличаются от нас, не существует.
Мэри кивнула; это, несомненно, было правдой. Некоторые, как Уолпофф, считали, что неандертальцы — это лишь ещё одна разновидность Homo sapiens — в лучшем случае раса, если этот термин всё ещё имеет хоть какой-то смысл, и, несомненно, относятся к одному виду с нами. Другие, подобно Таттерсоллу, придерживались противоположной точки зрения: что неандертальцы — это отдельный биологический вид, Homo neanderthalensis. Пока что все генетические исследования свидетельствовали в пользу последней гипотезы, однако Уоллпофф и его последователи полагали, что немногие имеющиеся образцы неандертальской ДНК, включая 379 нуклеотидов, которые Мэри сама извлекла из типового экземпляра в Rheinisches Landesmuseum, либо были нехарактерными, либо неправильно интерпретировались.
— У нас по-прежнему лишь один полный образец неандертальской ДНК, — напомнила Мэри, — а именно ДНК Понтера Боддета. Выявить характерные признаки по единственному образцу может оказаться невозможно.
— Я это понимаю. Но мы этого никогда не узнаем, пока не попробуем.
Мэри оглядела лабораторию.
— У меня есть обязанности здесь, в Йоркском. Семинары. Аспиранты.
— Я понимаю и это, — сказал Кригер. — Однако я уверен, что об этом можно договориться. Я уже перемолвился парой слов с ректором.
— То есть речь идёт о проекте с полной занятостью?
— Да, мы, разумеется, оплатим вам весь учебный год.
— Где я буду работать? Здесь?
Кригер покачал головой.
— Нет, мы хотели бы, чтобы вы работали в нашем режимном учреждении.
— В Рочестере?
— В Рочестере, штат Нью-Йорк, да.
— Отсюда не очень далеко, не так ли?
— Я летел самолётом, — сказал Кригер, — и это практически вообще не заняло времени. На машине, как я понимаю, где-то три с половиной часа.
