и сотню сопряженных с ними. И добравшись, наконец, до своей берлоги, принялся лихорадочно подбирать материалы: самую ценную домашнюю утварь, в которую заточили заботу «близкие» люди. А по праздникам дарили «близкие» — телефоны. «С тобой невозможно связаться, вот — будь на связи!» Целые легионы телефонных аппаратов, стояли на страже связи с общественностью. Теперь, я таскаюсь с грудой телефонных трубок и не смею от них избавиться. Я так и не ответил ни по одной из них, но храню их по сей день. Даже выделил отдельную комнату для них: кладбище неоговоренного, не озвученного, неизведанного… короче того, чем жизнь свою наполняют длинноносые.
Я выплавил глаза из телефонной трубки, наделив кусок пластика даром безмолвного созерцания, провода стали органами тактильных чувств, а телом был назван отшлифованный обрезок жестяной банки из-под кофе, в виде безрукого, безногого, безголового, отнюдь не по образу и подобию вырезанного калеки. Скрепил детали плотной шерстяной вязью. Глаза пришил к резиновому мячику, перетянутому замшей. Облачил кубистическую фигуру в черный льняной пиджак, сшитый из единственных за мою жизнь брюк, который облегал туловище от воображаемых мочек ушей до воображаемых пят.
Только теперь, окончив работу, я прикоснулся к пище.
Эта кукла станет младшей сестрой «австралийки», вот только глаза ее ни о чем не скажут: ни о мечте, ни о печали, ни о Франции, ни об истории своего создания. Старшую сестру я «взращивал» два года, для того, чтобы бросить оземь, а младшая завершит означенное, но не начатое дело: простится с прошлым. В день отдыха — пятницу — я работал, в день отдыха — субботу — я работал, в день отдыха — воскресенье — я работал… не удалось на седьмой день отдохнуть… А за пять дней до того, я встретил «раввина», «имама» и «священника», они боролись с холодом у горящего бака, в квартале от приюта «Hopeless1», за углом.
Я бреду прочь от казино, в котором играют на шляпки. Сквозь густую завесу индустриальной пыли доносятся редкие голоса прохожих. Где-то далеко, будто в параллельной вселенной, исполняют U2— Hold me, Thrill me, Kiss me, Kill me. Босоногие бродяги выходят на проезжую часть, подальше от битого стекла, под кирпичными зданиями. Я наступаю на шов и полностью игнорирую плиточки, через шаг наталкиваюсь на прохожего. Один из них кричит, своим беззубым ртом, мне вдогонку: «Слепой! Ты слепой!» «Рока и Клем, Рока и Клем» — бубню под нос своим беззубым ртом и врезаюсь в лысого гиганта, при столкновении с которым, я чуть не потерял рассудок.
- Вы? — пялюсь ему в лоб, — он высокий такой, что мужик, что лоб.
Из-за его спины выскакивают двое пониже, в шутовской манере, у одного из них нож, у другого палка. Теперь я пялюсь на их лбы.
- Что тебя тревожит? — спрашивает высокий.
- Устал, очевидно, — говорит тот, что с ножом.
- Немного, — говорю.
- Содержательный рассказ, — говорит тот, что с палкой. — Кормить нас будем или как?
- Я уже кормил сегодня… тут недалеко… целую банду хиппи… в казино…
- Что он бубнит? — спрашивает тот, что с палкой.
- Казино? Какое казино? Может, это Крит? — спрашивает высокий.
