обеспечивает семью? Почему эта нелепость, оправдывает его постоянные кражи и то, что он не посещает никакие учебные заведения?»
Отец выводит меня во двор, подальше от гостей и веселья. Он подкуривает сигарету и делает глоток граппы2 из горла, передает мне бутылку и я, следуя примеру, обжигаю глотку.
- Ты мой сын, — он начинает разговор, — и это не повод любить тебя. Я твой отец — это все также не повод любить меня. Я люблю тебя за то, каким человеком ты растешь, за то, что можно положиться на тебя и на твоего брата. Вы растете свободными людьми, и за это стоит любить, не за кровные узы.
Я понимающе киваю и делаю еще один глоток.
- Если хочешь жить в сарае — живи, — он продолжает. — Можешь вернуться в дом и жить со всеми, а я могу продолжать любить тебя, не смотря на то, что ты мой сын.
Сейчас, я искренне смеюсь над этой фразой, но тогда, даже граппа не смогла ввести меня в курс дела.
Отец указывает пальцем на кроны деревьев: вспышки света, тенью от листьев, создают широкими мазками секундные иллюстрации. Отец заостряет мое внимание на тенях и упоминает о том, что рисунок светлых участков отличается, и с каждой вспышкой рождается две разные картины, два разных дерева, два разных взгляда. А я смотрю на него самого и фиксирую двойственные портреты, которые мне рисуют молнии. И в каждом из них существует общая грунтовая основа: взгляд, устремленный в будущее, — взгляд мечтателя, взгляд художника, взгляд того, кто дышит свободой и дарит ее другим. В этот момент, я влюбляюсь в его мир, — я признаюсь себе, что я горд тем, что моя эпоха, мой этап взросления и этап вопросов, приходится на ночь открытых дверей: на свободный доступ к прогулке по его внутренней площади, по его миру. Но мой отец, уважает «безразличие».
- Думаю, мы достаточно пьяны, чтобы вернуться назад, — он печально ухмыляется.
С последней каплей граппы, я проглатываю «художественную наблюдательность» и сыновью любовь. Мы переступаем порог Фиры.
Фиолетовый цвет выделяет девчушку в парадном зале — на ней платье синего цвета с оранжевыми пуговицами. В моих зрачках отражение массы людей, которая кочует по просторам Фиры, но взгляд я приковываю к пуговицам. Дженис Джоплин3 поет «Summertime».
- Я хочу побывать в твоем мире, — обращаюсь к девчушке, она испуганно смотрит.
- А кто ты? — спрашивает.
- Я — Рока. Я здесь живу.
- Рока и Клем, — усмехается. — Мне сказали, что теперь и мы здесь живем.
- Такое случается, не расстраивайся, — я улыбаюсь, — мой друг тоже здесь живет, и брат… они куда-то подевались.
- Что ты сказал про «мир»?
