За Т-образным столом, длинным и казенным, сидел Председатель. Листал документы.
— Садись, Алеша. Отдыхал?
— Да уж! — Опустился на стул.
Председатель помолчал, потом снял очки, вздохнул:
— Плохие у нас дела, сынок.
— А что такое?
— Потери у нас, Алеша.
— Потери?
— В группе «А».
— Я вас не совсем понимаю.
— Возникли очень странные обстоятельства. Весьма странные.
— Вы меня подозреваете?
— Такая должность: подозревать всех.
— Что я должен делать?
— А ничего, сынок. Мы тебе путевку… На море. На недельку. Ты не против?
— А как же новое назначение?
— Школа спецназа?… Прости, Алеша, я поторопился. Ты еще молод. Горяч, — многозначительно хмыкнул Председатель. — Холодное море, быть может, пойдет тебе на пользу.
— Веселые дела, — покачал головой Плахов.
— Это приказ. — Председатель нажал кнопку вызова. На пороге возник Потапов. — Путевка, к сожалению, на два лица. Надеюсь, вы найдете общий язык?
— Так точно, товарищ Председатель, — отрапортовал Потапов.
— Я могу быть свободен? — спросил Плахов.
— Свободен только Господь наш. — Председатель поднял глаза вверх, на потолок. — А мы его вечные зеки. — Обратился к секретарю: — Когда там ваш поезд?
— В двадцать два ноль четыре!
— Так что, Алеша, свободен до этого времени. — Прищурился со значением. — Вопросы есть?
— Есть.
— Какие?
— Я могу подать рапорт об отставке?
— Можешь. Имеешь, так сказать, полное право. — Председатель открыл нервным движением сейф, вытащил служебный пистолет, передернул затвор. — Я принимаю только такие рапорты.
— Разрешите идти? — спросил Плахов, играя желваками. — Отец учил меня никогда не подписывать чистые листы бумаги. — И, развернувшись, вышел вон из кабинета.
Председатель плюхнулся в кресло, спросил Потапова:
— Где там наш герой гражданской войны?
Секретарь прошел к двери, которая вела в председательские покои, открыл ее.
— Владимир Ильич, прошу…
Появился дедуля, похожий на бабулю. В черном, траурном костюме. Три ордена Ленина на старческой, впалой груди звякали, как тридцать сребреников.
По шумной, многолюдной улице шел Плахов. Не спешил. Останавливался у витрин, киосков, стендов. За ним, как тень, следовал сбитый, крепкий молодой человек в кепи.
Затем Алексей сделал резкое движение — и пропал в толчее Центрального универмага. Молодой человек занервничал, заметался и тоже нырнул в людской водоворот.
Плахов прятался в темно-синем полукруглом козырьке таксофона, быстро наговаривал в трубку:
— Да-да, там шит рекламный. Все, а то я засвечусь! Будь!
Выбрался из-под козырька. Увидел напротив отдел игрушек. Пробрался туда. Продавщица демонстрировала малышам деревянную забавную игрушку, дергая за нитки руки-ноги-голову куклы. Малыши были в восторге. Как и некоторые взрослые дяди. Один из них, в кепи, особенно.
Темный перрон. Крикливые провожающие. Все это проплывает за пыльным окном СВ скорого поезда.
В одном из купе двое, Плахов и Потапов. Сидят друг против друга, похожие на командированных.
— Двадцать два ноль четыре, — говорит Потапов.
— Двадцать два ноль пять. — Алексей проверяет свои часы.
Его попутчик довольно крякает:
— Что не имеет принципиального значения, милый мой!
— Все имеет значение, — со значением говорит Плахов.
— Алеха, даже не надейся, — весело рычит Потапов; условным стуком — в стенку.
На пороге купе вырастает, как дуб, огромный молодой человек в кепи. Потапов обращается к нему: — Динамит! Шахмат там или шашек нет?
— Нет. Есть я.
— Отдыхай, Динамит, — отмахивается Потапов. И своему спутнику: — Видал? Зовут Динамит. Убивает одним ударом в лоб. Так что, Леха, ваши не пляшут.
— Иди ты к матери такой-то, — огрызается Плахов. — Надоел. Ты меня знаешь. Я букашку не обижу…
— Не свисти, свисток, — ухмыляется Потапов. — Пойми, дурачок, мы с тобой пешки, Плаха. На какую нас клеточку поставят…
— Иногда пешки проходят в ферзи.
— Не в этой комбинации, Алеха! Сразу предупреждаю: партию ты проиграл. Баста!.. Когда играют короли, то головы рубят у придворных двора Их Высочества…
Появилась тучная, как туча, проводница.
— Билеты, граждане хорошие. И за постельку… Чай?
— Чай обязательно, — ответил Потапов. — Два.
— Можно три? — спросил Алексей.
— Три, хозяйка.
Стучат-бьют колеса на стыках рельсов. За СВ-стеклом угадывается пригород — тусклые соты окон новостроек. Алексей смотрит на часы. Входит в купе проводница.
— Осторожнее, крутой кипяточек!
— Спасибо, хозяюшка. — Потапов отбрасывает газету. — Побалуемся чайком-с! — Берет в руки стакан.
Алексей аккуратно задвигает дверь купе. И через секунду чайная горячая жижа из двух стаканов выплескивается в лицо Потапова.
Стучат-бьют тяжелые, стальные колеса на стыках рельсов, заглушая посторонние звуки и голоса.
Но условный стук в стенку услышан молодым человеком в кепи. Позевывая, отправляется в соседнее купе. Открывает дверь. Его непосредственный руководитель с пластырем на лице прикован наручниками к основанию столика. Он лежит под столиком на спине, точно жук, и его левая рука намертво сцеплена с правой ногой, а правая рука — с левой ногой. Словом, выдающийся цирковой номер, вызывающий шок у постороннего.
Молодой человек в кепи делает шаг вперед, наклоняется, чтобы помочь несчастному руководителю. Алексей, прятавшийся в багажном отсеке, обрушивается на него, как камнепад.
Электровоз добросовестно тянул вагонный состав на подъеме. Дверь вагона СВ приоткрылась — и через мгновение Плахов кувыркнулся вниз. Упал на щебень. Мимо него с чудовищным железным лязгом мелькали буфера и колеса.
У огромного рекламного щита стояли «жигули». Накрапывал дождь. Человек в машине нервничал,
