старались они делать свои дела тихо и скрытно — кое-что рано или поздно становилось известным, если и не всем, то тем, кто этого очень хотел.
Правда, несколько таких случаев все же было: воры исчезали без следа, их не видел потом никто ни на базаре, ни в тавернах или веселых домах, ни в городской тюрьме, ни даже головы их не было на колу на главной площади. Но Пустынька знала, что промышлять они отправились в квартал магов, а коли связался с волшбой, никто не поставит и медяка против того, что не превратился неосторожный в жабу или конское дерьмо, а то и вообще рассеялся в воздухе струйкой сизого дыма. Но чародейство дело такое, незачем удивляться и роптать на судьбу — сгинул и сгинул, значит, богам так было угодно, не ходи на промысел куда не надо.
«Тут что-то другое, — размышлял Ши Шелам, — все вроде понятно: провернули дело, разделили добычу, с волшбой не связывались… Так куда же он все-таки делся? Нет, что-то здесь явно нечисто».
По прошествии дней десяти стали до Ловкача доходить слухи, что вроде бы Слон наказал своего врага. Наверное, сам выболтал за кружкой вина кому-то из грабителей, а может быть, и намеренно — чтобы все знали и боялись его еще больше.
Шелам не стал допытываться о подробностях — много любопытствуешь, меньше живешь, — он и так понял, что, пожалуй, больше не увидит этого ловкого и сильного синеглазого киммерийца, так пришедшегося ему по душе; не придется вести с ним дела, пропускать по кувшинчику доброго вина…
«Если бы не эти ублюдки, из киммерийца мог бы получиться вор, какого в Шадизаре и не видели никогда. Но что мы можем, земные черви, поделать против воли богов? Значит, так им было угодно… Но все-таки жаль парня», — мрачно размышлял Ши Шилам.
У Ловкача остался меч Конана — длинный клинок с тяжелой, обмотанной ремнями рукоятью. Для заморийца он был слишком велик, вряд ли кто-нибудь из здешних мог управиться с таким оружием. Сначала меч стоял в углу Шеламовой лачуги, потом он спрятал его под кровать, и так бы меч пылился там неизвестно сколько, но подвернулся случай.
Как-то у Ши Шелама было небольшое дельце с одним торговцем из Зингары. Поторговались, купец взял товар; как водится, отметили сделку кружкой доброго вина. Слово за слово, зашел почему-то разговор об оружии, Ловкач и вспомнил про меч. Зингарец не поленился сходить с Шеламом в Пустыньку, очень тот заинтересовал его рассказом о якобы хранящемся у него огромном мече.
— Вот это вещь! — восхитился торговец, внимательно рассматривая оружие. — И знаешь, один мой компаньон говорил, что у него есть знакомый из Вендии, Чиндара Хон его зовут, так вот он искал как раз такой меч. Продай! Я хорошо заплачу.
Ловкачу вообще-то не хотелось продавать меч киммерийца — все же это была память о нем. Но, подумав немного, он согласился, тем более что цену купец действительно предложил приличную. Потом Шелам сам себе не мог объяснить, почему все-таки пошел на это — словно что-то подтолкнуло его под руку. Так или иначе, они ударили по рукам, и оружие пропавшего приятеля отправилось в далекую Зингару — или, скорее всего, в еще более дальнюю Вендию.
Проходили дни. Как-то ранним утром, когда Конан разминал свои могучие мышцы, поднимая и опуская на землю огромную деревянную колоду на заднем дворике, он услышал скрип входной двери и радостный голос Шаризы, одной из служанок:
— Денияра, Денияра, пришел Нинус!
Конан никогда не страдал отсутствием здорового любопытства. Чем больше увидишь и узнаешь сейчас, тем легче будет потом — так его учил еще в далеком детстве один старый воин, плечом к плечу с которым они штурмовали Венариум.
Киммериец подтянулся на руках и заглянул через ограду в первый двор. Он увидел, что Денияра обнимается с невысоким и худощавым заморийцем, одетым, как обычно одеваются все местные: в синие шелковые шаровары, белую блузу и безрукавку. Пришедший показался Конану знакомым, похоже, где-то он уже его встречал. Великий Кром, да это же тот воришка, которого он спас от разъяренной погони в свой первый вечер в этом городе! Какое он имеет отношение к Денияре, почему его так радостно встречают?
Киммериец не очень любил предаваться размышлениям, мало ли кто может это быть, Нергал с ним! Хотя, пожалуй, где-то в глубине его души шевельнулось чувство, похожее на ревность. Он с еще большим усердием принялся за колоду, но тут вошла Замира, еще одна из служанок Денияры, и скромно стала рядом с ним, ожидая, пока не обратит на нее внимание.
— Что нибудь случилось? — спросил варвар.
— Денияра зовет тебя.
Конан подошел к бронзовому тазу, наполненному водой, настоянной на травах с Карпашских гор, и поплескал себе на лицо, шею и плечи. Божественный аромат одним своим дыханием придавал силы, не зря Денияра утверждала, что тот, кто умывается по утрам настоем из этих трав, становится сильным, как снежный барс — хозяин этих гор. Юноша чувствовал себя великолепно, рана уже совсем не беспокоила, и как ни было ему хорошо и сладко здесь, натура требовала действия. Хрустнув мышцами, да так, что За-Мира вздрогнула, он набросил на себя шелковую блузу и направился в дом.
— Здравствуй, радость моя, — приветствовала его Денияра. Она сидела, как обычно, на своем любимом, работы кхитайских мастеров, маленьком диванчике, а напротив нее расположился тот самый замориец.
— Познакомься с моим братом, — указала она на гостя, — Нинус, может быть, будет полезен тебе, а ты — ему.
— Что-то ты не рассказывала мне ни о каком брате, — заметил киммериец, протягивая тем не менее руку, — я уже здесь почти целую луну, а ни разу о нем не слышал.
— Да как-то не пришлось к слову, — улыбнулась Денияра. — К тому же, если бы ты узнал о Нинусе, ты сразу же захотел бы с ним связаться, а мне не хотелось расставаться с тобой.
— Ты зря беспокоишься, — покачал головой варвар. — Разве по мне так уж заметно, что я хочу тебя покинуть?
— Конечно, глупенький, а ты думал, что нет? — не очень весело рассмеялась женщина. — Тигра не удержишь, если только не посадишь в клетку. Я же вижу, что тебе нужно действие, мой нежный дикарь. Мне не хотелось говорить тебе о Нинусе, потому что профессия у него наследственная, как у нашего отца, да и у моего мужа, — он тоже промышляет отнюдь не выделкой кож.
— Что ты ему рассказываешь? — усмехнулся Нинус. Голос у него был басовитый, густой, не сколько неожиданный для внешне столь невзрачного человека. — Около луны назад он здорово помог мне, помнишь, я тебе рассказывал? Думаю, что парень хоть и очень молод, но не так глуп, чтобы предположить, что стражники гнались за мной в надежде угостить шербетом или предложить сыграть партию в кости. Клянусь Белом, этот молодец сам меня может научить кое-чему. Не так ли? — Он обернулся к Конану.
— Ты преувеличиваешь, — скромно отозвался киммериец, польщенный тем, что о нем отозвались так лестно. — Я не силен в твоем ремесле, ведь до Шадизара я был воином и гладиатором. Здесь же мне привелось участвовать в одном деле, вот только ничего хорошего из этого не получилось.
Вспомнив об оплошности, едва не стоившей ему жизни, он даже зажмурился и скрипнул зубами, досадуя на себя.
— Я еще поквитаюсь с этим шелудивым ослом. — Конан налил себе кружку молодого вина и одним глотком осушил ее. — Клянусь Кромом, этот проклятый шакал еще пожалеет, что появился на свет!
— Конечно, — согласился Нинус. Он видел варвара в деле и ни секунды не сомневался в том, что свою угрозу этот молодой, ловкий и сильный боец выполнит, как только представится малейшая возможность. — Думаю, что это для тебя будет даже не дело, а так — легкий пустячок. Я видел, как ты работаешь мечом. Таких мастеров у нас нет; может быть, только если бритунские наемники, да и то… — с сомнением покачал он головой. — Однако у меня к тебе другое предложение.
Нинус занимался более тонким ремеслом, нежели шайка Фархида или множество им подобных. Братец Денияры промышлял по богатым домам в квартале у Восточных врат, освобождая купцов и вельмож от лишних, по его мнению, золотых монет и драгоценностей, коими были переполнены их сундуки. Вор он был отчаянный и наглый, пробирался в тайники даже в то время, когда хозяева были дома. Как правило, ему все сходило с рук, не считая двух-трех раз, но тогда выручали быстрые ноги, воровское счастье и
