благополучно. Ваш папаша у новых хозяев преуспевает и даже, – представьте, – недавно вступил в эр-ка- пэ. Какова прыть у старичка! Завидую… Мамаша здорова и тоже интересуется политикой. Брат ваш – Петя, кажется? – комсомолец. Так что вполне респектабельная, по-нынешнему, семья… Завтра вы с ними увидитесь. Небось, поет сердечко?… Ничего, родненькая, все будет хорошо…
Тут Юлия Михайловна всхлипнула и достала из муфточки платочек.
Санки проехали туннель, взвизгнув подрезами, пересекли железнодорожное полотно на переезде и по узкой снежной дорожке углубились в сосновый лесок, тянувшийся от так называемых Красных казарм по всему правому берегу Оби до Ельцовского бора.
– Знакомые места, Юлия Михайловна? – снова обернулся к седокам доктор.
– Да, Андрей Иванович… Мы еще детьми бегали в этот лес грибы собирать… Потом к реке спускались купаться. А сейчас вы едете… К Переселенческому пункту в лесу?
– Конечно. Только теперь вывеска на этом уединенном учреждении другая…
Среди леса стояли три одноэтажных здания; два барачного типа, третье – добротный, продолговатый, многостенный рубленый дом.
Над парадным входом белела вывеска:
«ИЗОЛЯЦИОННО-ПРОПУСКНОЙ ПУНКТ».
К санкам подошел огромного роста, чернобородый, могучего телосложения человек лет сорока пяти, с берданкой за плечами.
– Сторож, – отрекомендовал великана доктор. – Старушка дома, Нефедыч?
– Так точно, дома! – отрапортовал сторож, помогая приезжим выгружать небольшую, но тяжелую поклажу.
– Отведи упряжку, Нефедыч, отнеси вещи в мой кабинет и организуй ванну, чистое белье, обед. Ну, как всегда… Действуй!
– Ментом! – сторож повел упряжку в ворота.
– Колоритная фигура, – усмехнулся краском. – Посвященный?
– В известной степени… – пояснил доктор. – У меня вся прислуга и санитары подобраны обстоятельно: я ведь начальник этого полупочтенного учреждения, доставшегося местному совдепу от бывшего правительства по наследству…
– Неплохо придумано, – похвалил приезжий. – Действительно, изоляция отличная. Не зря и написано: «изоляционный».
Врач усмехнулся:
– Сюда совдеповское начальство никаким сахаром не заманишь. Еще бы – «рассадник сыпного тифа!» А я, для вящего впечатления властей предержащих, в недельных сводках создал графу: «умершие от тифа». И – человека три-четыре вписываю… Действует изумительно. Когда прихожу в санитарное управление или в уездный отдел здравоохранения, от меня шарахаются, как черт от ладана!.. Входите, господа, милости прошу. Сюда, пожалуйста, Сергей Петрович, в раздевалку. А вы, Юлия Михайловна, в те двери, там мое личное жилье. Если что нужно извлечь, выпороть из одежды, на тумбочке ножницы. Снимите всю одежду – ее придется сжечь, вам приготовлено все новое. Так приказано свыше.
– Удивительно! – покачал головой краском. – Цивилизация!
– Почти, – скромно ответил врач. – Как-никак, медицинское учреждение. Мы находимся на особом снабжении. Изопропункты – форпосты особой комиссии, нареченной страшным, хотя в данном случае совершенно безвредным словосочетанием – ЧЕКАТИФ, сиречь: «Чрезвычайная комиссия по борьбе с тифозной эпидемией».
– У них все чрезвычайное, – осклабился краском. – В Иркутске даже Жилчека есть!.. Кстати, а как тут это миленькое учреждение, которое без добавочных словообразований, в ваших палестинах работает?… Случались у вас провалы?
– Как вам ответить?… В Чека тоже ведь не дураки. Иной раз думаешь: провал или случайность? Но – редко… Все же чекистам далеко до наших контрразведчиков. Мы в Губчека даже своего человека влили…
– В Губчека?! – изумился приезжий краском.
– Да-с!.. Именно в Губчека! Ну, пойдемте мыться, Сергей Петрович, а потом – обедать.
Через час все трое обедали в кабинете начальника Изопропункта.
Сергей Петрович, выпив пять рюмок спирта, настоенного на сухой вишне, пришел в восторг:
– Черт-те что, Андрей Иванович! Вы просто маг и волшебник! Чудесный, дореволюционный обед! Подумать только – паровая стерлядь колечком, словно у какого-нибудь «Кюба» или в московском «Яре»!.. Обстановка, сервировка!..
За столом прислуживала женщина, высокая, костлявая, суровая на вид и молчаливая. Когда Сергей Петрович, став после шестой рюмки еще более словоохотливым, попытался пошутить с убиравшей со стола прислужницей, та не только не ответила на шутку гостя, но и глазом не повела в его сторону.
– Строгая дама, – резюмировал Рагозин, проводи глазами служанку доктора, но тот отрицательно покачал головой.
– Не совсем. Катерина Семеновна не так уж строга. Представьте – состоит в дульцинеях у Нефедыча. Я, разумеется, не против. «Любви все возрасты покорны». Пусть себе развлекаются старички… Дело в том, что сия представительница прекрасного пола – безнадежно глуха. Я произвел целую серию соответствующих исследований – оказалось, что слуховой аппарат старухи совершенно разрушен. К счастью, она грамотна, – написала мне, что оглохла в результате какого-то грандиозного взрыва на дорогах войны… Не то в Перми, не то в Ижевске. Прежний супруг этой дамы, какой-то мастер оружейного завода, вступил в добровольческое формирование «рабочего полка Верховного правителя» и на фронте в прошлом году сгинул без вести, а она потащилась в Сибирь разыскивать бренные останки муженька, схватила тиф в великую эпопею отступления и очутилась здесь, в моем бараке… Выяснив, что она образцово глуха, я приложил немного усилий, чтобы выходить ее от тифа. Как видите – удалось.
– Находка! – восторженно воскликнул Рагозин. – Исключительно удобно!
– О, да! К тому же Катюша не надышится на Нефедыча и, как вы имели случай убедиться, великолепно готовит. Умом – не блещет: я давал ей читать разное, от «Графа Монте-Кристо» до новейших изданий совдепии – результат одинаков: мгновенный сон, лучше всякого люминала!..
Снова посмеялись, но тут Сергей Петрович спохватился:
– Да, уважаемый доктор, вот что: о вашей внешности я был должным образом информирован, но внешность «Девятого» мне в Иркутске описали совсем другой… Кто этот старикан в церковной ограде?
– А-а-а!.. Это, знаете ли, тоже в своем роде весьма колоритная фигура. В недавнем прошлом – ктитор той самой церкви, где была назначена первая встреча с вами…
– Посвящен?
– Относительно. Не далее первой ступени.
– Как? Что это значит?
– Вы ведь не знаете… Дело в том, что мы здесь ввели в организационную структуру некоторые принципиальные изменения. Отказались от системы ярославских, перхуровских пятерок. Система, казалось бы, в общем, неплохая, но имеет ряд неудобств. Во-первых, мешает быстрой оперативной перетасовке фигур, во-вторых, разобщенность крохотных групп – пятерок влечет за собой необходимость создания лишних промежуточных звеньев, и в случае провала, скажем, пятерки «А», неизбежно «горит» резидент- промежуточник, знающий кроме «А» еще «Б», а то и «В». Приходится стреляться… Это нам невыгодно. Мы, вместо пятерок, ввели у себя трехпарольную иерархию…
– При помощи рубля?
– Нет. Рубль – общая установка Сибирского центра, а у нас – по образу и подобию масонских лож: участников много, и они между собой общаются, но кто они – известно только одному члену организации, возведенному в ранг третьей степени, и его не знает ни один человек из семи-восьми групп…
– Так, – согласился Рагозин, – может быть, это действительно конспиративнее и выгоднее прежней структуры организации, но все же: почему не «Девятый»?… Ладно, признаюсь вам, доктор: у меня к
