на Кэтти он до темноты бродил по берегу. Затем, понимая, что не уснет, он расположился в одном из кресел на веранде и стал вслушиваться в шорохи ночного леса.
Тьма полностью окутала его. Ему показалось, что Млечный Путь, словно огромная белая рука, посылает знаки с темного неба, усыпанного огромными яркими звездами, от холодного света которых он почувствовал себя еще более одиноким.
Вдали раздался крик совы. Взошел месяц, до него доносился рев прибоя, бьющегося о скалы. И вдруг среди шума моря Рей услышал голос, который мечтал услышать долгие месяцы. Голос Кэтти. Он повернулся лицом к лесу и заметил две фигуры, стоящие на крыльце коттеджа.
— Огромное спасибо, Юстин, — говорила Кэтти, ее чистый негромкий голос разносился в бархатной тьме. — Какой прекрасный был день. Обещаю, что завтра приготовлю тебе пончики с черникой.
— Мы пришли позже, чем хотели, а ведь тебе завтра рано вставать.
— Прогулка стоила того.
— Я завтра загляну за пончиками.
— Договорились.
Глаза Рея привыкли к темноте, он видел, как этот Юстин наклонился и поцеловал Кэтти. Рей впился руками в кресло. Он не услышал, что именно в следующий момент сказал Юстин тихим голосом, но Кэтти рассмеялась в ответ и вошла внутрь. Юстин, освещая себе дорогу фонарем, скрылся в лесу. Кэтти закрыла за собой дверь, в окнах коттеджа замерцал слабый свет, будто она зажгла свечу.
Рей вскочил. Во время полета из Мельбурна в Хобарт он перебирал в уме возможные варианты встречи с Кэтти, но ни один из них не допускал участия еще одного мужчины. Все тщательно подготовленные слова вылетели из головы. Он перепрыгнул через перила веранды, побежал к коттеджу и принялся колотить кулаком в дверь Кэтти.
— Иду! — послышался ее голос, открыв дверь, она продолжала говорить: — Ты забыл…
И тут ее голос умолк. Сзади на Кэтти падал слабый свет, и Рей не видел выражения ее лица, он только слышал, как она вскрикнула от изумления и отступила назад. Он прошел внутрь.
Кэтти зажгла две керосиновые лампы: одну — рядом с двуспальной кроватью, другую — на столе у окна. Ему потребовалось меньше двух секунд, чтобы осмотреть ее крохотное жилище, но ни своей фотографии, ни фотографии Джейка он не заметил.
— Очень уютное гнездышко. Кажется, этот художник — часть твоей жизни здесь? — язвительно спросил он.
— Рей? Что ты здесь делаешь? — Ее лицо побледнело, она вдруг быстро шагнула к нему и пальцами впилась в его запястье. — Мама… что с ней? С ней что-то случилось?
— Случилось с нами. А с мамой и твоими сестрами все в порядке.
— Ты меня так напугал…
Рей опустил глаза. Рука Кэтти по-прежнему сжимала его руку. На пальце не было обручального кольца, подаренного им в день свадьбы. Он грубо спросил:
— Где твое обручальное кольцо? Или теперь у тебя есть кольцо невесты?
Она отдернула руку.
— Я оставила кольцо с сапфиром в Сиднее — кухня, где полно работы, неподходящее место для дорогих колец. — Серые глаза Кэтти с вызовом посмотрели на него, и она добавила: — Я сняла кольцо задолго до того, как отправиться сюда.
— А кроме этого, ты избавилась от своей фамилии. Тебя больше не устраивает фамилия Адамс?
В ее глазах появилась подозрительность. Оставив без ответа его вопрос, она сказала:
— Кажется, сюда сегодня должен был прибыть некий мистер Эдамсон.
— Я забронировал комнату на вымышленное имя, — ответил Рей.
Кэтти стояла так близко, что он ощутил тонкий аромат ее волос. Этого было достаточно, чтобы чувство гнева, переполнявшее Рея, сменилось вспыхнувшим страстным желанием, оно росло и разгоралось в нем как огонь, в который бросили сухие дрова. Она выглядела великолепно, и это лишь усиливало его бешеную страсть. Ноги и лицо Кэтти слегка загорели, пышная грудь вздымалась под свободным свитером, густые каштановые волосы — такими длинными он не видел их никогда — кудрями струились по спине и плечам. В последний раз, когда Рей видел ее в Сиднее пять месяцев назад, это было изможденное, бледное создание с ввалившимися щеками.
Остатки связных мыслей и приготовленных для встречи слов вылетели из головы. Рей обнял Кэтти, привлек к себе и поцеловал.
Она ответила на его поцелуй. Он сразу почувствовал это, поскольку знал ее, как самого себя. Она вновь принадлежала ему.
Он еще крепче стал целовать ее, руки с жадностью ласкали ее тело, зарывались в ее роскошные, источавшие аромат мягкие волосы. Я вновь дома, думал он, его ярость исчезла, как по мановению волшебной палочки.
Рей почувствовал, что при первом же его прикосновении тело Кэтти судорожно напряглось, и она замерла в его объятиях. Но вдруг задрожала и изо всех сил вцепилась в его свитер, словно боялась упасть, разожми он руки. Рей языком разомкнул ее губы, чтобы проникнуть глубже и почувствовать свежесть ее дыхания, он страстно хотел, чтобы она раскрылась для него, как подсолнух при первых лучах солнца, чтобы стала послушна его прикосновениям, словно высокая трава, колышущаяся под теплым летним ветерком.
— Кэтти, — прошептал он, покрывая поцелуями ее губы, щеки, шею. — Кэтти, я так тебя люблю. — И вдруг у него мелькнула мысль, что этих слов его сценарий встречи не предусматривал.
Вдруг Кэтти с силой толкнула его в грудь и поспешно оторвала от него губы.
— Отпусти меня! — крикнула она. — Рей, отпусти меня сейчас же, или я заору.
Судя по выражению лица, она вполне могла сделать это. Постаравшись собраться с мыслями, Рей с жаром воскликнул:
— Мы оба этого хотим, Кэтти. Мы словно после долгого отсутствия вернулись в наш дом, по которому так соскучились. Не я один это почувствовал, сознайся, что и ты тоже!
— Я не хочу возвращаться домой! — с отчаянием в голосе крикнула она. — Как ты думаешь, почему я уехала? Я не могла больше выносить этого, это убивало меня.
— Ну, давай, давай! Почему бы тебе не сказать прямо, что это я убивал тебя? — прохрипел Рей.
В эти слова он вложил всю боль последних шести месяцев их совместной жизни. Кэтти замкнулась, ушла в свое горе. Она отказалась от друзей, бросила работу, одновременно отдалялась и от Рея, чем просто уничтожала его.
В первые дни после смерти ребенка Кэтти совсем не плакала. Потерянная, с бледным лицом, она бродила по дому как привидение. Но однажды один из их соседей, отсутствовавший во время трагедии, спросил ее о Джейке, и Кэтти, разрыдавшись, закрылась в детской и проплакала несколько часов. Рей пытался, как мог, утешить ее, но страшная боль утраты, переживаемая им самим, препятствовала этому. Кэтти все больше отдалялась от него, и незаметно это отчуждение проложило между ними пропасть, которую он уже не смог преодолеть.
Следующим тяжелым ударом был ее отказ заниматься с ним любовью. Она с истерикой отвергала его, лишала близости, когда-то тесно связывавшей их. Сначала Рей понимал ее. Он старался ради нее укротить пыл желаний, хотя временами ему казалось, что он находится на грани срыва, и тем не менее Рей отдавал себе отчет, сколь ранимой стала Кэтти. Но однажды, когда он обратился к ней за утешением, страстно желая физической близости, чтобы забыться, унять свою душевную боль, она прогнала его.
Страх перед новой беременностью, мысль о другом ребенке внушали ей ужас. Это казалось вполне логичным, и Рей верил ей. Однако проходили недели, месяцы, и она с каменным лицом продолжала отвергать его. У Рея появились сомнения в искренности ее прежних чувств к нему, он стал даже сомневаться, существовала ли их любовь на самом деле. Любящая его некогда женщина и столь любимая им жена стала неузнаваемой. Это еще больше усугубляло их трагедию. Кэтти превратилась в чужого человека.
Словно раненый зверь, Рей затряс головой, заставляя себя вернуться к действительности. Кэтти, испугавшись выражения его лица, отошла от него. Он заметил, как напряжено ее тело.
— Я отошла, — объяснила она, — чтобы мы больше не причиняли друг другу боли.
