согрели Хэйко, и она вздохнула — на этот раз невольно. Притворяться спящей и дальше было бессмысленно. Хэйко открыла глаза. Она взгянула на Гэндзи; картина, представшая ее взору, полностью соответствовала той, которую она нарисовала в уме. Что бы Гэндзи ни углядел за окном, это зрелище полностью завладело его вниманием.
Через некоторое время Хэйко произнесла сонным голосом:
— Господин мой, вы дрожите.
Гэндзи не соизволил оторвать взгляд от залива, но улыбнулся и ответил:
— Гнусная ложь. Я не чувствую холода.
Хэйко выскользнула из-под одеяла и надела на себя нижнее кимоно Гэндзи. Она поплотнее запахнула полы, чтоб получше согреть одеяние теплом своего тела, а сама тем временем опустилась на колени и небрежно перевязала волосы шелковой лентой. Сатико, ее служанке, потребуется несколько часов, чтобы вновь уложить ее волосы в изысканную прическу куртизанки. А пока что сойдет и так. Поднявшись, Хэйко мелкими шажками приблизилась к Гэндзи, но в нескольких шагах от него остановилась и распростерлась ниц — и так и застыла. Гэндзи ничем не дал понять, что заметил ее, да Хэйко и не ждала от него никакого знака. Выждав несколько секунд, она встала, сняла нижнее кимоно, согретое ее теплом и впитавшее ее запах, и набросила ему на плечи.
Гэндзи заворчал и натянул одежду.
— Взгляни-ка!
Хэйко взяла протянутую подзорную трубу и оглядела залив. Вчера вечером в нем стояли на якоре шесть кораблей. Военные корабли из России, Англии и Америки. Теперь к ним добавилось седьмое судно — трехмачтовая шхуна. Новое судно было куда меньше военных кораблей; у него не было гребных колес и высоких черных дымовых труб. У шхуны не было ни орудийных портов, ни пушек на палубе. Но какой бы маленькой ни казалась эта шхуна рядом с боевыми кораблями, она все-таки вдвое превосходила размерами любое японское судно. Интересно, откуда она приплыла? С запада, из какого-нибудь китайского порта? С юга, из Индии? С востока, из Америки?
— Когда мы ложились в постель, торгового корабля не было, — сказала Хэйко.
— Он только что бросил якорь.
— Это тот самый корабль, которого вы ждете?
— Возможно.
Хэйко с поклоном вернула подзорную трубу Гэндзи. Князь не сказал ей, какой же корабль он ждет, а Хэйко, конечно же, не стала его распрашивать. По всей вероятности, Гэндзи и сам не знал ответа на этот вопрос. Должно быть, он ожидал исполнения пророчества, а пророчества всегда расплывчаты. Погрузившись в размышления, Хэйко вновь взглянула на корабли в заливе.
— А почему чужеземцы так шумели сегодня ночью?
— Они праздновали Новый год.
— Но ведь Новый год только через три недели!
— Наш — да. Первое новолуние после зимнего солнцестояния, в пятнадцатый год правления императора Комэй. А их Новый год — сегодня. «Первое января тысяча восемьсот шестьдесят первого года», — произнес Гэндзи по-английски, потом вновь перешел на япоский: — Для них время течет быстрее, чем для нас. Потому-то они нас и обогнали. Вот они и празднуют сегодня Новый год, до которого нам еще три недели. — Он взглянул на гейшу и улыбнулся. — Ты пристыдила меня, Хэйко. Разве тебе не холодно?
— Я — всего лишь женщина, мой господин. Там, где у вас мышцы, у меня жир. Потому я замерзаю гораздо медленее.
На самом деле, Хэйко потребовалась вся ее выдержка, чтоб не обращать внимания на холодный воздух. Согреть кимоно и подать его мужчине — это скромно, но привлекательно. А если она задрожит, то слишком сильно подчеркнет свое деяние, и это убъет все очарование.
Гэндзи вновь перевел взгляд на корабли.
— Паровые машины, что несут их и в бурю, и в штиль. Пушки, способные чинить разрушения за множество миль. Огнестрельное оружие у каждого солдата. Три сотни лет мы сами себя дурачили культом меча — а они тем временем трудились над конкретными вещами. Даже их языки — и те более конкретны, ибо так они мыслят. А мы — сама неопределенность. Мы слишком полагаемся на недосказанность и намеки.
— А так ли важна определенность? — спросила Хэйко.
— На войне — да, а война близится.
— Это пророчество?
— Нет, всего лишь здравый смысл. Куда бы ни приходили чужеземцы, они повсюду старались захватить все, что только можно. Жизни. Сокровища. Землю. В трех четвертях мира они отняли лучшие земли у законных правителей тех мест. Они грабят, убивают, обращают людей в рабов.
— Совсем не то, что наши князья! — заметила Хэйко.
Гэндзи от души расхохотался.
— И это наш долг — позаботиться о том, чтобы никто не смел грабить, убивать и порабощать японцев — никто, кроме нас самих. Иначе какие же мы князья?
Хэйко поклонилась.
— Но мне ничего не грозит, пока я нахожусь под столь высоким покровительством! Дозволено ли мне будет приготовить господину воду для омовения?
— Да, приготовь.
— По нашему счету, у нас сейчас час дракона. А у них?
Гэндзи взглянул на стоящие на столе швейцарские часы, и произнес по-английски:
— Восемь минут четвертого.
— Когда моему господину угодно будет принять ванну: в восемь минут четвертого или в час дракона?
Гэндзи вновь рассмеялся — весело и непринужденно, как умел смеяться лишь он один, — и поклонился Хэйко. Шутка гейши пришлась ему по вкусу. Многочисленные недоброжелатели поговаривали, что князь чересчур часто смеется. А это, с их точки зрения, свидетельствовало о вопиюще несерьезном отношении к жизни — и это в нынешние опасные времена! Возможно, они были правы. Этого Хэйко не знала. Зато она точно знала, что ей очень нравится, как смеется князь.
Хэйко поклонилась в ответ, отступила на три шага и повернулась, чтоб уйти. Она по-прежнему оставалась нагой, но движения ее были столь изящны, словно она в полном церемониальном облачении шествовала по дворцу сёгуна. Хэйко чувствовала, что Гэндзи смотрит на нее.
— Хэйко! — окликнул ее князь. — Подожди минутку!
Хэйко улыбнулась. Он игнорировал ее, пока мог. Но теперь он двинулся к ней.
Преподобный Зефания Кромвель, смиренный служитель Света Истинного Слова пророков Господа нашего Иисуса Христа, сморел на Эдо, этот город, напоминающий муравейник, это прибежище язычников, этот рассадник греха. Его прислали сюда, дабы принести слово Божье невежественным японцам. Истинное слово — пока несчастных язычников не совратили вконец паписты, или приверженцы епископальной церки — те же паписты, прикидывающиеся невинными овечками, — или кальвинисты с лютеранами, алчные торгаши, прикрывающиеся именем Бога. Проклятые еретики вытеснили Истинное слово из Китая. И преподобный Кромвель исполнен был решимости не допустить, чтоб они восторжествовали в Японии. Грядет Армагеддон, и самураи могут оказаться в нем значительным подспорьем, если откроют свое сердце истинному Богу и станут Христовыми воинами. Рожденные для войны, не ведающие страха смерти — они могли бы стать идеальными мучениками. Но все это — в будущем; если, конечно, этому вообще суждено сбыться. А настоящее не слишком-то обнадеживало. Пока что Япония — адов край шлюх, содомитов и убийц. Но Истинное слово с ним, и он победит! Воля Господня свершится!
— Доброе утро, Зефания.
При звуке этого говоса весь гнев, владевший преподобным, мгновенно испарился, и Зефания почувствовал, как его разум и чресла охватывает нестерпимый жар, ставший в последнее время столь привычным. Нет-нет, он не поддастся бесовскому наваждению!
