дальней окраине Кинг-Сити и ночь провели среди развалов песка и рифленой жести. Стояло лето, воздух был теплый. Всю ночь просидели они, глядя на небо. Эллен все время что-то рассказывала. Возвращаясь мыслями в ту ночь, он прежде всего вспоминал ее голос, как он смешивался с ветерком, долетевшим с солончаков и оставшимся сними до рассвета.
Утром очень скоро стало жарко. Они шли по обочине, и красная пыль волнами вздымалась над дорогой. Айк проголодался и устал. Он плелся за сестрой по шоссе, а асфальт был такой горячий, что жег сквозь подошвы. Воды все не было, и Айк даже обрадовался, когда услышал позади шум мотора и, обернувшись, увидел за рулем пикапа Гордона. Айк думал, что дядька будет ругаться, но тот не рассердился. Он только сказал, что уж теперь не будет мешать старухе задать им хорошую взбучку. Гордон даже разрешил Эллен сесть рядом с ним и дал ей немного порулить. Он сказал, что на стекольной фабрике по ночам ошивается полно бродяг и им чертовски повезло, что они ни на одного не напоролись. Айк помнил, как Эллен, чтобы из-за баранки видеть дорогу, изо всех сил тянула шею; помнил и то, как Гордон одной ручищей обнял ее за плечи, а другую положил ей на колено.
Через пять лет они убежали снова. Ночью сестра пришла в его комнату, и он сразу понял — что-то стряслось. Она все ходила из угла в угол, обхватив руками плечи, и ее пальцы так впились в предплечья, что даже костяшки побелели. Потом Эллен выключила свет и присела на кровать. Прошептала, что при свете сказать такое не может. Она была совсем рядом. Айк чувствовал, как дрожит ее тело. Эта дрожь больше походила на плачь, хотя он никогда не видел ее плачущей. Гордон, сказала она, пришел к ней в комнату пьяный и лапал ее. Айк весь похолодел, и его замутило. Он вспомнил тот день и мясистую руку Гордона на коленке Эллен. Сестре исполнилось уже почти пятнадцать, и на нее начали посматривать мужчины. Айк замечал, как они смотрели. Она была худощавая, почти как мальчишка, но ягодицы у нее были округлые, упругие. Когда Эллен надевала обтягивающие джинсы и ковбойские сапожки, которые купила сама на сэкономленные деньги, она становилась другой. Что-то особенное было в том, как покачивались на ходу ее бедра, как она встряхивала головой, откидывая назад густые черные волосы, как убирала их гребнями — точь-в-точь как когда-то делала ее мать.
У Гордона было две машины: старый «Понтиак» и грузовичок «Додж» с прицепом. Они взяли грузовик, потому что на нем Гордон учил Эллен водить. Только они выехали, как поднялся ветер, и скоро ничего не стало видно. Им пришлось заночевать неподалеку от стекольной фабрики, на окраине маленького городка, у самой границы солончаков. Спали в прицепе на старых матрасах. Грузовичок раскачивало ветром. Слышно было, как в борта ударяется песок. Они натянули на себя единственное одеяло и тесно прижались друг к другу, стараясь уберечься от холода. Руки Айка ощущали дрожь ее тела, он чувствовал на шее ее дыхание. Сестра шепотом спросила, не страшно ли ему. Он ответил, что нет. Эллен прижала его руку к своей груди, чтоб он почувствовал, как бьется ее сердце. «Стучит как бешеное», — сказала она. Ему показалось, что ее сердце — в самой его ладони. Через старую фланелевую рубашку он чувствовал ее грудь — округлую, твердую и мягкую одновременно, и кожу — горячую, слегка влажную, словно она была в лихорадке. Потом Айк чуть подвинул руку и нащупал жестковатый сосок. В темноте он видел очертания ее ботинок и лунный лучик на них. Вот ее лицо прижимается к его лицу, а пальцы переплетаются на затылке. Айк вдыхает аромат ее дыхания, и оно становится его дыханием. Он так любит ее. Он целует Эллен в лицо и в шею и все пытается найти губы. Но вдруг словно какая-то волна прошла по ее телу. «Нет, — проговорила она, отпрянув, — Айк, нам нельзя». Голос у нее был какой-то надломленный, такой он еще не слышал. Она отодвинулась и повернулась лицом к борту грузовичка. Айк ничего не сказал. Укрыл ее одеялом и сел рядом. Так он и просидел до самого рассвета, дрожа и вглядываясь в темноту снаружи.
К утру ветер не утих, разглядеть что-либо было почти невозможно. Громадные перекати-поле казались похожими в тучах песка на автомобили-призраки. Наверное, одно из этих чудовищ и стало причиной аварии. Они ехали по городку, и вдруг что-то ударило в лобовое стекло. Эллен слишком резко вывернула руль, грузовичок вильнул и врезался в какую-то стену. Он до сих пор помнил посыпавшиеся сверху кирпичи и тонкие руки Эллен, судорожно вцепившиеся в баранку. Помнил и свое полубредовое состояние в то утро. Однако, как пробил головой ветровое стекло, в памяти не сохранилось.
И снова за ними приехал Гордон. Только на этот раз за его спиной сидела их бабка. Айк сел с ней рядом, пока Гордон и Эллен говорили с шерифом и хозяином магазина. Потом Гордон подписал бумаги; позднее там было какое-то разбирательство. Домой они ехали молча. Ветер стих, небо было огромное, синее. После бури в пустыне оттенки всех цветов различались так ясно, что даже глазам было больно. На черный асфальт намело белого песка, и, когда они неслись по шоссе, он облаком вздымался за ними, кружился в воздухе и опадал на землю, словно снег.
Какое-то время Гордон не пил. Все это случилось в зимние каникулы, и когда каникулы кончились, они вернулись в школу. Однажды по дороге домой Айк встретил Гордона: тот пьянствовал с приятелями. Дома Айк все рассказал Эллен. Она повела его в свою комнату и открыла платяной шкаф. Айк увидел кольт. Он помнил, каким длинным и грозным показался ему ствол, как играли на нем пробивавшиеся сквозь жалюзи лучики света. «Это он мне дал, — сказала Эллен, — велел пристрелить его, если еще когда-нибудь полезет». Позже он иногда слышал, как Гордон и Эллен практикуются на заднем дворе, стреляя по пустым бутылкам, и в красной пыли потом поблескивали осколки.
Воспоминания преследовали Айка целую неделю после того, как Престон принес ему бензобак и устроил так, чтобы он мог работать у Морриса. Пожалуй, это звуки работающего компрессора напомнили ему те выстрелы во дворе и вернули мыслями в Сан-Арко.
Айк был рад работе не только потому, что появилась возможность раздобыть деньги, она давала ему шанс поближе познакомиться с Престоном. Он помнил слова парня, приезжавшего в пустыню, что нужна какая-то
Наверное, Гордон так и не дал Эллен повода воспользоваться оружием. Айк с Эллен никогда не говорили о той ночи в солончаках. Но очень скоро все изменилось. Он начал терять ее. Сестра стала встречаться с парнями, и не с мальчишками из школы — со взрослыми парнями из Кинг-Сити. Бабке это не нравилось, но она к тому времени совсем сдала и только кричала на Эллен, сидя на крыльце, что она такая же, как мать, оторва и шлюха, и грозила отослать ее в одно из тех мест, о которых иногда заходил разговор после разбитого грузовика. Угрозы, однако, не имели действия, потому что всем теперь заправлял Гордон и он же оплачивал счета. Айк слышал, что когда-то, после войны, дядя был женат, но жена его бросила. Он вернулся в пустыню, завел магазин и заправку. Гордон больше молчал и вообще был странным типом. Когда Эллен начала гулять по вечерам, он тоже почти ничего не сказал. Впрочем, думал Айк, много говорить для него было слишком трудно.
Пришло лето. Эллен возвращалась домой все позже. Она гуляла с парнем по имени Рубен, который работал в гараже в Кинг-Сити и владел шикарным «Меркьюри» 56-го года. Однажды, возвращаясь домой (он тогда только начинал подрабатывать у Джерри), Айк увидел их вместе. Они тусовались на спортплощадке с местной молодежью. Тогда он впервые видел сестру с посторонними. Машина стояла на газоне, а Эллен лежала возле нее на траве, откинувшись на грудь Рубена. Ее черные волосы сияли в солнечном свете. Белое летнее платье в синюю полоску тоже словно светилось. Айк стоял у цепочки- загородки и долго смотрел на них. Наконец Эллен встала и подошла к нему. Волосы у нее разметались, а в лице появилось что-то дикое, необузданное. Она положила руки на цепь, и их пальцы соприкоснулись. Айк хотел, чтобы она пошла с ним. Но Эллен сказала, что она здесь с друзьями, сжала его пальцы, потом повернулась и отошла. Он видел, как Эллен перебралась с заднего сиденья машины на переднее, а потом изогнулась и потянула на себя спинку кресла, чтобы дать другой парочке пролезть назад, и платье ее задралось так высоко, что обнажились загорелые бедра.
Она часто приходила домой поздно, но в ту ночь не пришла совсем. В первый раз. Айк лежал без сна, полный ненависти и к ним, и к самому себе — за свою ненависть, за ту ночь в солончаках, за идиотскую ревность. Утром ее все не было. Он вышел во двор, забрался на небольшой холмик и принялся ждать.
Наконец на окраине поселка показался синий «Меркьюри», ползущий в облаке пыли, как громадное насекомое. Ее высадили возле магазина, и он знал, что сестра постарается не попадаться на глаза старухе. На ней все еще было белое с синим платье, но туфли она несла в руках. Он видел, как Эллен обходит дом, чтобы войти с черного хода, и облачко красной пыли, которую выбивают ее босые ступни. Она зашла не в
