- Вот так-то лучше, -- сказал он. - За что пьем?
- Как за что? За тебя, дедушка!
- Нет, нет. -- Старик задумчиво посмотрел на Тома, потом на его
друга. -- Бог ты мой, -- вздохнул он.
- До чего ж вы оба молодые, прямо сердце разрывается, на вас
глядя. Даваите-ка выпьем за здоровые сердца, за румяные щеки, за
то, что вся жизнь впереди и где-то там счастье только и ждет -
приходи и бери. Верно я говорю?
- Верно! -- дружно отозвались Том и Фрэнк и выпили.
И пока пили, все трое весело, а может, и опасливо присматривались
друг к другу. И молодые увидели: в румяном оживленном лице
старика, хоть на нем немало морщин, хоть не мало следов оставила
на нем суровая жизнь, проглядывает сквозь годы отраженное лицо
Тома. Особенно ясно в голубых стариковских глазах светится тот же
острый живой ум, что и в глазах портрета на стене, -- глаза эти
останутся молоды, пока не закроются веки под тяжестью смертных
монет. И в уголках стариковских губ прячется та же улыбка, что
поминутно вспыхивает на лице Тома, и руки старика так же на диво
быстры, как руки Тома. Так эти двое пили, наклонялись друг к
Другу, улыбались и снова пили, каждый отражался в другом как в
зеркале, каждый -- в восторге от того, что старый старик и
зеленый юнец с одинаковыми глазами и руками, с одной и той же
кровью встретились в эту дождливую ночь.
- Эх, Том, Том, на тебя любо поглядеть, -- сказал дед. -- Тошно
было без тебя в Дублине эти четыре года. Но, черт возьми, я
помираю. Нет, не спрашивай, отчего да почему. Это открыл доктор,
чтоб ему пусто было, и стукнул меня такой вот новостью по башке.
Я и порешил, чем родне раскошеливаться на дорогу, чтоб
попрощаться со старой клячей, съезжу-ка я сам, у всех побываю,
всем пожму руки да выпью с ними на прощанье. Ну и вот, нынче я
здесь, а завтра покачу за Лондон, повидаю Люси, а послезавтра в
Глазго, повидаю Дика. Только на денек, ни у кого больше не
задерживаюсь, не хочу быть людям обузой. И незачем на меня глаза
таращить. Жалеть меня нечего. Мне уже восемьдесят стукнуло, пора
устраивать поминки, честь по чести, у меня на это и деньги
отложены, так что помалкивай. Вот езжу ко всем, хочу своими
глазами увидать, что все веселы и здоровехоньки, тогда, может,
помру с легким сердцем. Я...
- Дедушка! -- вдруг закричал Том и схватил старика за руки, потом
обнял за плечи.
- Ну-ну, спасибо, малыш, -- сказал старик, встретив взгляд юноши,
затуманенный слезами. -- Все по глазам вижу, и хватит. -- Он
мягко оттолкнул внука. -- Расскажи-ка мне про Лондон, про свою
работу, про этот дом. И ты тоже рассказывай, Фрэнк, Друг Тома для
меня все равно что родная кровь.
- Простите, -- Фрэнк метнулся к двери. -- У вас много всего есть,
о чем побеседовать. А мне надо кое-что купить...
-- Обожди!
Фрэнк остановился.
Лишь теперь старик повнимательней рассмотрел портрет над камином,
подошел ближе, прищурился на подпись в нижнем углу.
- Фрэнк Дэвис. Это ты и есть, мальчик? Ты, что ли, это рисовал?
- Да, сэр, -- отозвался от двери Фрэнк.
- И давно?
- Три года назад, если не ошибаюсь. Да, три года. Старик медленно
кивнул, словно эта подробность еще усилила его недоумение,
усложнила загадку, над которой он ломал голову.
- А знаешь, Том, на кого это похоже?
- Знаю, дедушка. На тебя. Когда ты был такой же.
- Так ты тоже заметил, а? Чтоб мне провалиться. Это я в день,
когда мне сравнялось восемнадцать и вся Ирландия со всеми своими
зелеными лугами и милыми девушками у меня впереди. Это я и есть,
я самый. Бог свидетель, я был хорош собой, и ты тоже хорош собой,
Том. А ты, Фрэнк, бог свидетель, ты колдун. Ты знатный художник,
паренек.
- Делаешь, что можешь, -- Фрэнк тихо отошел от двери и теперь
стоял посреди комнаты. Делаешь, что знаешь и умеешь.
- А ты знаешь Тома до последнего волоска, до последней реснички,
- старик с улыбкой обернулся. Что, Том, каково это -- глядеть на
свет моими глазами? Чувствуешь, что тебе все нипочем, что ты
герой и целый мир только тебя и ждет? Том засмеялся. И старик
засмеялся. И Фрэнк за ними.
- Еще по стаканчику. -- Старик налил всем виски. -- И тогда мы
дадим тебе дипломатически улизнуть, Фрэнк. Но после возвращайся.
Мне надо с тобой потолковать.
- О чем? -- спросил Фрэнк.
- О великих тайнах. О Жизни, о Времени, о Человеческом
Существовании. О чем же еще, по-твоему, Фрэнк?
- Этого довольно, дедушка, -- начал Фрэнк и запнулся, пораженный
словом, которое сорвалось с языка. -- То есть, простите, мистер
Келли.,.
- И дедушки довольно.
- Мне надо бежать, -- Фрэнк залпом выпил виски. -- Я тебе
позвоню, Том.
Дверь затворилась. Фрэнк исчез.
- Ты, конечно, ночуешь здесь, дедушка? -- Том подхватил чемодан
старика. -- Фрэнк не вернется. Ты будешь спать на его постели. -
Том уже застилал один из двух диванов у дальней стены. -- Только
ведь еще рано. Давай еще немного выпьем, дедушка, и поговорим.
Но старик, ошеломленный, молча разглядывал одну за другой картины
по стенам.
- Здорово нарисовано.
- Это все Фрэнк.
- И та лампа очень красивая.
- Ее сделал Фрэнк.
- А этот ковер на полу тоже...?
- Фрэнк.
- Чтоб мне провалиться, прошептал старик. -- Ну и работяга этот
Фрэнк!