В 1937 году ему удалось устроиться кондуктором в автобусе, а в 1938 году он стал водителем. В 1940 году родился их третий ребенок, Питер, а в 1943-м появился на свет Джордж, четвертый ребенок и третий сын.
– Я захотел взглянуть на него в самый первый день, - говорит мистер Харрисон. - Ну и дела! Я просто обалдел. Копия меня в миниатюре. Нет, подумал я, такого не бывает, не можем же мы быть так похожи - я, да и только.
– Джордж всегда был очень самостоятельным, - говорит миссис Харрисон, - он не признавал никакой помощи. Посылая его в мясную лавку, мы передавали с ним коротенькую записочку для миссис Квирк, но он выбрасывал ее, едва выйдя за дверь. Бывало, миссис Квирк увидит его рожицу над прилавком и спросит: «Ты принес записочку?» «А мне она ни к чему, - ответит Джордж, - пожалуйста, дайте мне три четверти фунта самой лучшей свиной колбасы». Ему было тогда немногим больше двух с половиной лет. Все соседи его прекрасно знали.
Им с большим трудом удалось добиться, чтобы Джорджа приняли в начальную школу. Нарастал послевоенный демографический взрыв. Школы были переполнены.
– Я попыталась устроить его в католическую школу, ведь он был крещен католиком. Но мне ответили, что раньше шести лет его не примут. Я не стала ждать; он был такой умный и развитой, что я все-таки послала его в обычную начальную школу.
Ею оказалась школа в Довдейле. Та самая, в которой уже учился Джон Леннон. Он был на два с половиной года старше Джорджа и опережал его на три класса. Они не знали друг друга. Но в одном классе с Джоном учился брат Джорджа, Питер, и знаменитый впоследствии ливерпульский комик Джимми Тарбук.
– Помню, как в первый день вела его в школу по Пенни-лейн, - рассказывает Луиза Харрисон. - С самого начала Джордж захотел оставаться обедать в школе. На следующий день, когда я снимала с вешалки свое пальто, он сказал: «Пожалуйста, не провожай меня!» «Почему?» - спросила я. «Потому что, - ответил Джордж, - я не хочу, чтобы ты была как те мамаши, которые судачат у ворот». Он всегда терпеть не мог любопытных матерей. Ненавидел соседей, перемывавших всем косточки, чуть что распускавших слухи.
Однажды - это одно из самых ранних воспоминаний Джорджа - он вместе с братьями Питером и Харолдом отправился покупать живых цыплят по 6 пенсов за штуку.
– Мы принесли их домой. Мой и Харолда оба сдохли, - рассказывает Джордж, - а цыпленок Питера все рос и рос на заднем дворе. Он стал огромным и злобным. Все люди настолько его боялись, что заходили только через парадный вход, а с черного - ни за что. Мы съели его на Рождество. Пришел парень и свернул ему шею. Помню, как он висел вниз головой, на веревке.
Джорджу было шесть, когда они переехали из Уэйвертри в муниципальный дом в Спике.
– Дом был очень симпатичный, современный. После типового домишки, как две капли воды похожего на соседний, он показался мне мечтой жизни, - говорит Джордж. - В этом новом доме можно было из коридора попасть в гостиную, потом в кухню, потом опять в коридор и вновь в гостиную. В первый день я только и делал, что бегал кругами по этому маршруту.
Дом № 25, Аптон-Грин, Спик. Родители встали в очередь на жилье восемнадцать лет назад, когда Луиза была еще крошкой.
– Дом был совершенно новый, - говорит миссис Харрисон. - Но я возненавидела его с первой минуты. Взять, например, садик! Мы вложили в него столько сил, ухаживали за ним, старались, чтобы он был аккуратным, а соседские хулиганы камня на камне не оставляли от всех наших трудов. По ночам крали цветы. Район-то был трущобный - муниципальные власти нарочно поселили здесь вместе хорошие и плохие семьи, надеясь, что хорошие повлияют на плохие. Джордж неплохо успевал в начальной школе.
– После экзамена, - рассказывает Джордж, - учитель спросил, кто, по нашему мнению, сдал экзамен успешно. Поднялась только одна рука. Это был коротышка толстячок, от которого ужасно смердило. Честно говоря, печальная получилась история. Он умудрился оказаться единственным, кто провалился.
Учителя завели привычку в виде наказания сажать тебя рядом с такими вот вонючками. И эти несчастные очень страдали. Все учителя такие. Чем сильнее зажаты в тиски они сами, тем больше вымещают свои неприятности и беды на детях. Они все неучи. Я всегда так считал. И только из-за того, что они старше и в морщинах, тебе положено считать, что они все знают.
Джордж поступил в ливерпульский «Институт» в 1954 году. Пол Маккартни уже учился там, опережая Джорджа на год. Джон Леннон четвертый год занимался в школе «Кворри Бэнк».
– Я покидал «Довдейл» с сожалением. Директор, Поп Эванс, сказал нам, что мы, конечно, чувствуем себя теперь большими и умными мальчиками, но в следующей школе мы снова станем малышами. Что за бессмыслица! Потратить столько сил, чтобы стать большим, и все напрасно!
В первый же день в «Институте» Тони Уоркман прыгнул из-за двери мне на спину и сказал: «Ну что, пацан, драться хочешь?»
Некоторое время Джордж чувствовал себя выбитым из колеи и никому не нужным. Он все же пытался выполнять домашние задания и прижиться, но в конце концов совершенно разочаровался и потерял всякий интерес к школе.
– Я не выносил, чтобы мне диктовали. Какой-нибудь шизик, только что кончивший колледж для учителей, гнусавил дурацкий текст, и считалось, что я обязан его записать. Я бы все равно потом ничего не понял. Но они не заморочили мне голову. Дурачье.
Самое худшее начинается, когда ты потихоньку растешь, а они берут тебя за глотку и насильно заставляют стать частью общества, как они выражаются. Они изо всех сил стараются изменить чистый детский образ мыслей и навязать вместо него свои фальшивые иллюзии. Все это до крайности меня раздражало. Я пытался остаться самим собой. Они же хотели превратить всех в стройные ряды маленьких лакеев.
В «Институте» Джордж с самого начала пользовался репутацией изрядного пижона. Майкл Маккартни, брат Пола, был на год моложе его. Он помнит, что Джордж начал ходить с длинными волосами, когда это и в голову никому не приходило.
Бунт Джона Леннона выражался в разного рода пакостях и постоянных драках, Джордж протестовал своим внешним видом, одеждой, что выводило из себя учителей ничуть не меньше.
Но одна из причин, почему Джордж ходил с длинными волосами, заключалась в том, что он терпеть не мог стричься. Чтобы сэкономить деньги, отец продолжал стричь всю свою семью сам, как во флоте. К этому времени ножницы его стали ржавыми и тупыми.
– Им было очень больно, - вспоминает миссис Харрисон, - и они ненавидели стрижку.
– Да, пожалуй, ножницы малость притупились, - признается мистер Харрисон.
– Притупились?! Ты шутишь, милый. Хорошенькое дело, притупились… - возмущается миссис Харрисон.
– Джордж ходил в школу, нацепив школьную кепку на самую макушку, еле прикрывая ею копну волос, - говорит миссис Харрисон. - И в очень узких брюках. Тайком от меня он садился за швейную машинку и суживал брюки. Однажды я купила ему отличные брюки, и он первым делом сузил их. Узнав об этом, отец велел немедленно распороть швы обратно. «Не могу, папа, - сказал Джордж, - я уже отрезал лишнее». У него на все был готов ответ. Однажды он отправился в школу, надев под школьный пиджак желтый канареечный жилет, принадлежавший его брату Харри. Но Джорджу казалось, что он выглядит в нем потрясающе.
– У меня не было денег, и кричащей одеждой я стремился хоть чем-то выделиться, это был своего рода бунт. Авторитеты ничего не значили для меня. Никто не может научить жизни. Надо самому проделать весь путь испытаний и ошибок. Мне всегда удавалось остаться самим собой. Не знаю, как я научился этому, но у меня получалось. Они не сумели сломить меня. Оглядываясь назад, я радуюсь этому.
В течение первых трех лет он то и дело попадал в какие-то переделки. «Харрисон, Келли и Уоркман, встаньте и выйдите вон!» - эта фраза была у меня на слуху постоянно. Если же не «вон», то в угол», - говорит Джордж.
Когда наступила мода на остроносые туфли, Джордж заимел громадную пару из синей замши.
– Один из учителей. Неженка Смит, все время приставал ко мне по поводу этих туфель. Мы прозвали его Неженкой, потому что он всегда был очень изящно одет. Он сказал: «Харрисон, это не школьная обувь!»
