Никто не забыт
«И отдаст земля тех, которые в ней спят, и прах тех, которые молчаливо в нем обитают… Суд будет один, истина утвердится…»
Ездра, 7. 32-34.
А мой народ помнит всех своих солдат, не только погибших, но и пропавших без вести.
Через многое множество лет, когда моя матушка успешно заканчивала девятый десяток своей жизни, мы с ней впервые за пятьдесят с лишним лет съездили в деревню моего детства, в Нижнюю Покровку. Я приехал к матушке в отпуск на своей машине, мы с ней и с моей тетушкой, младшей сестрой моего отца, отправились в автопробег «по бездорожью и разгильдяйству» - за триста километров в один конец, к самой Казахстанской границе.
Ехали мы эти триста километров несколько часов, путались на развилках без всяких указателей. Однажды проселок превратился в козью тропку и привел нас на разрушенную бывшую колхозную ферму. Шли годы сокрушительных ельцинских реформ, и в стране повсюду царила разруха. От развалин фермы я взял направление по солнцу, и мы чуть не час ехали без дороги по заросшим сорняками и кустарником кочковатым полям, бывшим бескрайним колхозным пашням. Чутье опытного автопутешественника не подвело меня, и мы в конце концов через глубокий кювет и крутую насыпь выскочили на асфальтовую дорогу. Встречный водитель грузовика утешил нас: дорога вела прямо на родину матушки, в село Дергачи.
Мои пассажирки весьма почтенного возраста блестяще выдержали тяготы этого многочасового авторалли. В Дергачах мы заехали к еще живой сводной сестре матушки, потом отыскали на кладбище могилы родного отца и матери моей матушки, положили к скромным памятникам букетики полевых цветов. Из Дергачей дорога привела нас в Озинки, - это ближайшая от Нижней Покровки железнодорожная станция. Теперь нам оставалось проехать всего 70 километров.
Мы ехали по бескрайней степи, с безоблачного неба сияло знойное солнце, через дорогу то и дело перебегали отважные, но глупые суслики и хомяки. А по сторонам яркими белоснежными пятнами выделялись проплешины белой глины среди худосочных порослей полыни-чернобыльника и верблюжьей колючки. Начинались знакомые с раннего детства места моей малой родины.
Промелькнул поселок Солянка, где тетушка работала когда-то на сланцевых рудниках, а теперь стояли среди голой степи несколько убогих домишек. Дорога пошла вдоль извилистого русла великой реки моего золотого детства – Камелика. Камелик выглядел просто широким ручьем, - от берега до берега никак не больше десятка метров. Дорога пошла вдоль самой границы с Казахстаном, теперь суверенным государством.
На одной из развилок мы проехали мимо таможенного пункта с двумя сонными то ли таможенниками, то ли пограничниками в форме вроде нашей милицейской. Они мирно дремали в холодке на скамеечке. Когда-то мать спокойно ходила по этой дороге в Казахстан, к нацменам, менять последнюю свою одежду на еду для нас. Сейчас для такого похода требовалось специальное разрешение властей. Как сказал поэт, это было бы смешно, если бы не было так грустно.
До Нижней Покровки оставалось километров пять на север вдоль границы. Несколько раз мы снова выезжали на берег Камелика, который будто застыл в обрывистых берегах высотой метра в полтора - два.
Но вот дорога выпрямилась, с обеих ее сторон появились шпалеры черной смородины, - их посадили, скорее всего, в годы реализации Великого Сталинского плана преобразования природы. Мы не вытерпели и полакомились невиданной раньше в этих краях крупной, но очень пыльной ягодой. И вот, - исторический момент, - впереди забелели дома Нижней Покровки.
Я жадно смотрел по сторонам и не видел вокруг ничего знакомого. Село изменилось до полной неузнаваемости. Мы проехали мимо кладбища, доехали до магазина и остановились около него на небольшой пыльной площади. В ее центре стоял памятник Василию Ивановичу Чапаеву из серого гранита: бюст народного героя на высоком пьедестале. А рядом с памятником легендарному герою гражданской войны мы увидели небольшой, но впечатляющий мемориал из камня. Высокий черный обелиск в память о нижнепокровцах, не вернувшихся с войны. А около него – черные полированные каменные плиты, на каждой из которых значились фамилия, имя, отчество и даты жизни. 147 плит, и среди них – плита в память о моем отце:
Федин
Иван Федорович
1911 – 1941.
Матушка вспомнила почти все фамилии на этих плитах. Большинство погибших она когда-то хорошо знала. Она нашла фамилии многих односельчан, которые, как и отец, пропали без вести. Матушка и тетушка всплакнули. Мы положили к отцовской плите букетик полевых цветов и долго стояли у мемориала.
Меня захлестывали чувства. Спасибо вам, дорогие мои земляки! Вы сделали то, что я не смог сделать за несколько десятилетий. Вы проявили высокие человеческие чувства и мужество, чтобы увековечить память обо всех нижнепокровцах, не вернувшихся с войны, независимо от того, погибли они или пропали без вести. Вы признали их всех участниками и жертвами великой войны. Вас не остановило отсутствие похоронок, извещений и других казенных документов. Вы вспомнили всех, кто ушел из Нижней Покровки на фронт и не вернулся, кто отдал свою жизнь в кровавой битве с фашистами.
Мои земляки нашли средства на такой дорогой для небольшого села мемориал. Вряд ли эти средства выделило государство. Стоимость его наверняка намного превышает скромный годовой бюджет Нижней Покровки. Скорее всего, мои земляки сами собирали деньги из своих небогатых заработков.
Я не хочу употреблять здесь фарисейского выражения «всем миром». С этим лукавым призывом наши руководители то и дело обращаются к нам. Дорогие россияне, давайте поднимать «всем миром» то, что мы, власть имущие, напортачили, разрушили, развалили, разворовали! Ну-ка, ограбленные нами граждане, «всем миром» спасайтесь, кто как может, от разрухи и нищеты, а заодно снова поработайте бесплатно на нас!
«Всем миром» на Руси испокон веку только били цыган-конокрадов. «Всем миром» разъяренные женщины Нижней Покровки ловили дезертира ранней весной 1942-го года. Ничего конструктивного «всем миром» никогда не делается. Нужен энтузиаст, бескорыстный, честный организатор. Я уверен, скромный мемориал в Нижней Покровке поставлен только благодаря такому искреннему человеку с несколькими такими же бескорыстными добровольными помощниками. К глубокому сожалению, я не знаю даже фамилий этих замечательных людей.
Это они провели изнурительную работу по согласованию проекта памятника в бесчисленных бюрократических инстанциях. Они успешно выполнили еще более трудную работу: пробили РАЗРЕШЕНИЕ на установку мемориала в честь всех сельчан, не вернувшихся с войны. Они собирали по селу добровольные пожертвования на этот мемориал. Они старательно вспоминали всех земляков, которые ушли на фронт и не вернулись. В Нижней Покровке не на словах, а на деле никто не забыт.
Здесь, в моем родном небольшом селе, затерянном в бескрайней полупустынной степи, живут настоящие люди с чистыми, горячими сердцами и высокими чувствами. По своему нравственному уровню они стоят неизмеримо выше всех тех, кто по роду службы обязан проявлять внимание к жертвам войны. Те чиновники вряд ли способны, - нет, не подняться до их уровня, - даже просто поверить, что на земле могут жить такие люди, как мои земляки, с таким высоким чувством человечности. Дай Бог, чтобы в их необратимо зачерствевших сердцах зародился хотя бы проблеск стыда за то, что они делают с таким народом и с моими земляками из Нижней Покровки.
Мы долго стояли у мемориала. Потом немного прошли по селу. От Нижней Покровки моего детства не осталось ничего знакомого. Вместо наших убогих саманных мазанок вокруг стояли однотипные приличные дома из белого кирпича. Не знаю, какой это кирпич – силикатный или обожженный из степной белой глины. Улиц, как таковых, я не заметил, мне показалось, что дома располагаются в живописном беспорядке, как кому удобно. Во дворах, огороженных аккуратным штакетником, копошилась всяческая живность, росли плодовые деревья.
Матушка и тетушка после долгих колебаний, с большими сомнениями и горячими спорами вроде бы
