Дальнейшее я помню плохо. Я сразу выпил большой бокал, от которого голова пошла кругом, и теперь трудно разобраться, что было на самом деле и что мне тогда мерещилось. Помню только, что поздравления и пожелания, которыми нас награждали, перемешивались с воспоминаниями о Тэлме и Карее, особенно о Тэлме. Мы пели старинную песню пилотов. Она родилась еще в эпоху химических ракет и была любимой песней Тэлма.
Пой, пилот!
Окончен рейс!
В облака ушли светила,
Не нашла в пути могила,
Вновь ты на планете милой!
Пой, пилот!
Окончен рейс!
Я думал о нем - об этом весельчаке, баловне удачи, жизнерадостном Тэлме, которому так и не удалось окончить рейс. Передо мной маячил Ромс, он азартно жестикулировал, когда мы дружно в девятнадцать глоток подхватывали слова припева. Глаза его горели, а на лице лежала печать какой-то отрешенности. Таким он остался в моей памяти навсегда.
Через два дня я отправился в Государственное Объединение, чтобы выяснить обстановку. Дело это нам с Кондом казалось щекотливым и тонким, и после некоторых споров оно было поручено мне, как более искушенному в дипломатических вопросах. Но никакие ухищрения не понадобились. Когда я вошел в кабинет комплектования экипажей, чиновник, несколько дней тому назад равнодушно принявший у меня документы, поднялся навстречу как к старому знакомому.
– И вы тоже? - спросил он без всякого предисловия.
– Что тоже?
– Тоже за документами?
– Какими документами? - спросил я с притворным удивлением. - Разве моя кандидатура не подходит?
– Нет, дело не в этом. Я подумал… Вы, правда, ничего не знаете?
– Абсолютно! А что произошло?
Он посмотрел на меня с сомнением.
– Странные дела творятся на нашей планете, оч-чень странные. Никак не могу понять, почему почти все вдруг забрали свои документы и отказались от участия в конкурсе. Может быть, у Парона объявлен новый набор?
– Нет, я ничего не знаю.
Меня смутило случайно оброненное им слово 'почти'. Относилось ли оно, только к нам с Кондом или речь шла еще о ком-то другом?
– Непонятно, - продолжал чиновник, сидя на столе, - очень непонятно… Так вы не за документами?
– Нет, я же сказал.
– Я подумал, что вы, как и все… Просто эпидемия какая-то. Так что вас интересует?
Он задал этот вопрос так, словно конкурсы на то и учреждаются, чтобы подавать документы и сразу же требовать их обратно.
– Меня интересует, не откладывается ли заседание конкурсной комиссии и будет ли объявлен новый набор? Вы, наверное, слышали?
Уши чиновника зашевелились.
– Нет, решение будет объявлено послезавтра, как и было намечено. Можете не беспокоиться. Конкурировать-то будут трое, вы, Конд и еще Ромс. Удивительно… трое на всю планету… Постойте! Вы что- то знаете. Ну скажите мне, на вашу судьбу это никак не повлияет, мне просто любопытно…
Упоминание о Ромсе ослабило мое внимание, и маска неведения, которую я удерживал на лице, спала. Да, теперь я знал, знал все. В груди закипела такая ярость, что я даже не сумел сдержать ее. Отделавшись кое-как от чиновника, я вышел на улицу. Должно быть, я ругался вслух, потому что встречные прохожие удивленно таращили на меня глаза. Я сам не знал, куда иду, шел просто для того, чтобы немного успокоиться.
Добравшись до какого-то сквера, я сел на первую попавшуюся скамью и принялся обдумывать создавшееся положение. Меня вовсе не радовала перспектива лететь вместе с Ромсом, и уж совсем не хотелось, чтобы Ромс летел вместо меня. Сильнее всего угнетала мысль, у что мы сами дали ему шансы попасть в экспедицию. Сами! Нужно было что-то предпринимать, но что? Мысли путались. Я изобрел по меньшей мере десяток способов, которые, как казалось, позволяли отделаться от Ромса, но, хорошенько подумав, забраковал их все. Его положение было неуязвимо. С таким же успехом Ромс мог строить планы в отношении нас с Кондом, выбирая себе более угодного партнера.
Перед моей скамейкой в большой луже, оставшейся после недавнего дождя, играли мальчишки. Их было трое, один постарше, а двое других совсем еще малыши. Глядя на их веселые забавы, я несколько успокоился и на время забыл обо всем. Разве можно думать о тяготах жизни, наблюдая, как играют дети? Они отчаянно плескались, издавали радостные вАпли и бегали вприпрыжку, налетая друг на друга. Но было в этой игре уже что-то от взрослых, - старший загонял своих более слабых товарищей в самую глубину грязной лужи. Я поднялся со скамьи и схватил его за шиворот. Дав ему затрещину и восстановив таким образом в мире некоторую долю справедливости, я зашагал домой, где меня с нетерпеньем ждал Конд.
– Ну как? - спросил он.
Я рассказал. Конд выслушал молча. Ни один мускул на его лице не дрогнул.
– Все?
– Все.
– Так, - произнес он мрачно и начал одеваться.
– Ты куда?
– Есть дело. - Он был уже в дверях.
– Ты что задумал? Давай обсудим.
Я вскочил с места, пытаясь остановить его.
– Пусть это тебя не заботит. - Он отстранил меня и уже с порога добавил: - Не разыскивай, понятно? Приду сам.
Хлопнула дверь. Я некоторое время сидел, безучастно устремив взгляд в одну точку, но, вспомнив выражение лица, с которым ушел Конд, поспешно поднялся. Его нужно вернуть!
Я выскочил на улицу. Куда идти?. Конд, очевидно, направился к Ромсу, но где искать Ромса в этом огромном городе? Адреса я не знал, а действовать нужно быстро, иначе Конд успеет наделать глупостей. В ближайшей справочной мне удалось установить номер гостиницы, где остановился Ромс. Я поймал наемную машину и помчался в гостиницу, негодуя на ограничитель скорости, действующий в городе. У входа в здание машина затормозила. Я выскочил из нее и торопливо взбежал по ступенькам.
– Пилот Ромс у себя?
– Кто? - служащий был, видимо, туговат на ухо.
– Ромс! - крикнул я громче.
– Ромс… Ромс… - задумчиво проговорил тот, мучительно вспоминав. - Кажется, на месте. Впрочем, нет, ушел недавно. Тут его уже спрашивали. Они вместе ушли.
– Кто его спрашивал?
– Что?
– Кто его спрашивал?! Звуконепроницаемый пень, - добавил я уже тише.
– А-а, спрашивал такой высокий мазор. Сказал, что знакомый. Летали они где-то вместе.
Ясно, это был Конд.
– А куда ушли?
– Кто?
– Кто-кто! Они, конечно!
– Не знаю, ничего не сказали. Ушли и все.
Больше я ничего не мог узнать. Последняя нить оборвалась. Что же теперь делать? Где их искать? Я медленно брел по улице, чувствуя, что задыхаюсь от жгучей злобы и омерзевия. В таком состоянии домой
