Избранные стихи

золотой
мне отраднее было б застыть
и сквозить в перспективе пустой.

Позолота опала дотла,
почернела у всех на виду.
Я по улице этой прошла
и примерзла в последнем ряду.

Я стремилась к другим берегам,
но не смела покинуть земли.
И у всех по замерзшим ногам
леденящие жилы прошли.

1995

* * *

К полуночи ветер на весла налег,
деревья клонились и колокола.
А утром земля, обратясь на восток,
всей мощью в весенние воды вошла.

Укрыться поглубже! Как будто и нет
от веку ненужных в простом бытии
полета комет, поворота планет,
сметающих напрочь постройки твои.

Но бьется о стены безудержный вал,
и разве отречься теперь от него?
Ты сам его в недрах души предсказал
и, вычислив, вызвал на волю его.

Слепой звездочет, измеритель высот,
пошедший у вечности на поводу,
ты был одинок и безумен —
но вот взрываются реки и почки в саду.

Не слушай! Тебе ли не знать, что окрест
в едином порыве преграды сняты:
по горло затоплен ликующий лес,
разбитые в щепы, уплыли мосты.

Усталому сердцу не должно смотреть
на то, что мерещилось зимней порой.
Отныне да будет заказано впредь
ему увлекаться подобной игрой!

Ведь завтра – жемчужная ландыша нить,
свободно прочерченный вылет скворца...
Но все это надо еще пережить
и, хочешь не хочешь, пройти до конца.

1995

* * *

Оседала студеная ночь
серебром на бегущих конях.
Это слезы застыли в глазах,
это я пролетаю в санях.

Ненадолго нам детство дано,
нет свободы, есть счастье одно:
с этой зимней дороги свернуть —
или сгинуть в снегах – все равно!

Все мне чудится беглый мотив
несворотной дороги земной.
И созвездья, на небе застыв,
судьбоносно висят надо мной.

Белый пар отстает, словно дым,
не задевши алмазную высь.
О, как чудно, как весело им,
как они с моей жизнью срослись!

Так беспечно я верить могла,
что не будет ни боли, ни зла,
и дорога моя пролегла
в дальний дом, где достанет тепла.

И скрипели ступени крыльца,
и визжала высокая дверь.
Этой жизни не будет конца,
а другая – бессильна теперь.

Все познавшее сердце!
Молчи, оглянувшись далеко назад.
Я заснула. Я сплю на печи.
И созвездья меня сторожат.

1996

* * *

Тихий пар по оврагам залег,
светит месяц, один во миру.
Путь туманен. Колодец далек,
из которого воду беру.

Все, что от роду сердце хранит,
прогуляла, растратила я.
И тяжелая цепь зазвенит,
и ударит о воду бадья.

Темен омут ненужных страстей,
глубока преисподняя мук.
Восплыви из осклизлых сетей,
дальний плеск, неизгаженныи звук!

Посреди искривленных времен
и лукаво-фальшивых словес
не один ли ты есть камертон,
не один ли безгрешный отвес?

Ряд известный кругов соверша,
чистый дар от тебя я приму —
краткий срок, где невольно душа
по подобью звучит твоему.

1996

Ноябрьский мороз

Как расколется лужа со звоном —
странный звук улетит к небесам.
Долго эхо сквозит по перронам,
по пустым придорожным лесам.

Я на верхнюю полку залезу
и останусь, случайная, здесь.
Будет поезд стучать по железу,
как в окалине, в инее весь.

Из ночной бесприютной стоянки
увозили меня поезда,
отдыхая на том полустанке,
где бессрочное утро всегда.

Здравствуй, утро белей алебастра!
Ты холодным лучом освети
на газоне замерзшие астры
и чужие стальные пути.

Пусть повеет намеком на счастье,
на прошедшие дни и дела,
когда я в самой суетной части
непродуманной жизни жила.

Ведь неведенье нам не помеха,
не от этого нам горевать.
Хуже нету – заученно ехать
и знакомую даль узнавать.

Где ты, город, что призрачно розов,
из набросков прилежной мечты?
Где ты, где ты, ноябрь без морозов,
сохранивший живые цветы!

1996

* * *

Тучи надвинулись. Рано стемнело.
Короток день оказался в июле.
Долго гремело, по крыше шумело,
свет не включался, и в доме уснули.

Может, и счастья другого не надо:
тихо прижавшись за стенами дома,
слушать гуденье тревожное сада
в продыхе между раскатами грома.

Сжаться, укрыться и сном позабыться,
шторой от улицы отгородиться —
и не увидеть, как буря промчится,
как неоконченный день возвратится.

Помнишь ли? Чистое небо открылось,
с запада солнце тебе воссияло.
Ветка качалась и капли роняла,
мокрое стадо домой возвратилось.

Кто-то с гармонью прошел косогором,
кто-то накинул косынку на плечи...
Час сверхурочный! Он минет не скоро,
поверх предела отпущенный вечер.

Мне не гулять над рекой в хороводе,
не целоваться в дубравах зеленых.
Но соловей свою песню заводит
не для одних молодых и влюбленных.

Есть еще время. Настанет когда-то
срок, где не буду я так одинока.
Позднее солнце восходит с заката
и обещает вернуться с востока.

1996

* * *

Прокатилась туча грозовая,
в страны полуночные уйдя,
и блестит дорога столбовая,
вымытая струями дождя.

Не ее ль из века в век мостило
посланное жить и умереть!
Но душа давно уже простила
все несовершенство мира – впредь.

И мечты в ней больше не теснятся,
не стоят тревоги тяжело.
Чем же ей теперь еще заняться,
если ВСЕ через нее прошло?

Есть такое место при долине,
где свобода и трава ничья,
где листва трепещет на осине,
как вода проточного ручья.

Этот шелест тих и бесконечен,
как простое кроны бытие.
И еще – особенно беспечен
солнца луч, пробившийся в нее.

1996

* * *

Утро да стебли сухого бурьяна.
Путь мой неблизкий! И это бывало.
В поле убогом, в разливе тумана
стая гусей не спросясь ночевала.

Кто вас приметит среди глинозема?
Не подавайте тревожного клика!
Что вы проснулись? Вы разве не дома?
Что встрепенулись в печали великой?

В сердце усталом давно не отвага.
Счастлив ты крылья иметь за спиною:
вздрогнешь от самого тихого шага —
перенесешь себя в место иное.

Ты уберегся среди перелета,
душу не продал для чьей-то