Обещал выйти на связь. Требований пока не выдвигал, но следует думать, что потребует освобождения соратников. Необходимо срочно отменять фестиваль, чтобы не допустить массовых жертв и массовой паники.
Я уже несколько раз за сегодня поступил нелепо, но останавливаться было смерти подобно. Я только держал в голове, что должен найти Узника и до вечера отвезти в Пункт. Это был мой шанс, а в конечном счете – следование закону о Своевременности и Неотвратимости Наказаний от 17.06.2020, который гласил, что смертная казнь должна производиться точно в день, указанный в решении суда. В день! Про часы в законе сказано не было…
БОПТ снова вышел на связь и металлическим голосом (говорил через ПИГ[31]) сообщил, что тайно проник в «Михаила Архангела», забаррикадировался в кабинете батюшки и убьет заложника при первой попытке прервать нормальное течение церковной жизни, эвакуации людей и прочее. Тут дело попахивало религиозной мотивацией довольно экстремального ответвления БОПТов, которое они сами называли СВБП[32].
Я понимал, что, если кто-то, кроме меня, будет вести переговоры, сразу выяснится, что заложник – Вася и мне конец.
Я поднял руку. Встал.
Ни когда поднимал руку, ни когда вставал, ни когда открывал рот, еще совершенно не знал, что буду говорить.
– Товарищи, есть совершенно другое предложение…
Только если в утреннем случае с офицером, когда я сказал про пять километров, мне важно было начать, а дальше переложить ответственность за ведение мысли на него, если в машине с несчастным пареньком я мог сказать про подвеску, не разбираясь в автомобилях, то сейчас надежды не было ни на кого. Даже хуже. Надежды не было ни на что.
– И вот какого рода, – сказал я.
Все ждали.
Вот она, смерть. Будничная, страшная. Потому страшная, что вместе с тобой никакой «весь мир» не умирает. Умираешь только ты, а солнце светит для оставшихся в живых, молодежь влюбляется, женщины ходят взад-вперед. Я уставился на желтую безвкусную штору, как будто она могла мне что-то подсказать. Я подумал о том, что она безвкусная, потому что сам недавно в отсутствие жены купил похожие, а жена, вернувшись от мамы, сказала, что они безвкусные. Не верьте, если говорят, что в экстремальной ситуации мозг работает быстрее. Вообще не работает. В голове не было ни одной мысли, кроме той, что мне очень нужна мысль, что я должен как-то перестать думать о шторе.
– А вот фестиваль отменять не надо, – сказал я.
Все внимательно слушали.
– Во-первых, он уже начался. Если попытаемся разогнать людей без объяснения причин – вот тогда получим панику. Колычане год ждали этого мероприятия.
Все опять внимательно слушали. Не шевелились. Только холодноватой внешности мужчина в полицейской форме беззвучно барабанил по столу пальцами.
– Тем более что публика сконцентрирована как раз далеко от церкви, на другой стороне реки. Это даже плюс.
Это был бред, а не плюс, но другого плюса у меня не было. Все в третий раз внимательно слушали.
– И мы должны подумать: почему террорист выбрал именно этот день для своего гнусного замысла? Случайность?
Я зацепился за мысль, желтая штора отступила прочь, куда-то в темноту, в ад, откуда и пришла.
– Может быть, это как-то связано с фестивалем? Может, он как-то хочет повредить рок-движению, которое официально входит в ГосРазДух[33] решением от 18.06.2024? Так или иначе, это может быть связано. Очень важно понимать мотивацию и психологию данного террориста, и поэтому… как сотрудник ОПНРПП, куратор рок-клуба и офицер ФСОЗОП, хочу предложить свою кандидатуру, чтобы возглавить операцию по переговорам.
Молчали все, а особенно – представитель ГИВТа. Он как будто ждал, чтобы решение было принято без него, чтобы потом вынести оценку уже не ситуации, а решению.
– А что, – сказал Аркадий Игоревич, – это ход.
Никто не шелохнулся, потому что это было еще не совсем похоже на решение.
– Это ход… Давайте так и сделаем… Лучшего переговорщика, знакомого с рок-реалиями, нам не найти. А от силовых структур будет работать майор Нагорный, личность проверенная.
Холодноватой внешности мужчина в форме перестал барабанить, привстал, кивнул. Мне показалось, что я его где-то видел.
Батюшка Степан Алексеевич все выслушал, посмотрел мне в глаза и сказал:
– Верю.
Мы сели в автобус и позвонили БОПТу на телефон в кабинете. У меня и у Нагорного были спаренные трубки: это правило подобных операций. БОПТ сказал своим металлическим голосом:
– Я же просил не афишировать.
«Странная лексика для террориста», – подумал я, составляя его психологический портрет… «Афишировать»…
– Уверяю вас, что прихожане не в курсе, мы никого не эвакуируем, церковь живет своей обычной жизнью.
– Верю, – прохрипел он, – посадите солдат обратно в автобусы.
Нагорному это не понравилось, но он приказал бойцам вернуться.
– Теперь, – сказал БОПТ, – уберите снайперов… Развели детский сад.
Мы переглянулись.
– Да-да. С крыши, с дерева и из этой дурацкой исповедальни.
Складывалось ощущение, что, сидя в кабинете, он видит через стены, будто он Бог или СКУНС.
Нагорный занервничал:
– Откуда он знает про всех наших?
Я тоже немного сорвался и излишне эмоционально спросил батюшку:
– Какого черта там делает эта дурацкая исповедальня?
– Без чертей, – сказал Степан Алексеевич, и это меня отрезвило, так как я сейчас только что в Устной Речи практически нарушил закон о БУРС[34], – и не пригибайтесь вы так: окна моего кабинета сюда не выходят.
– А куда выходят? – спросил Нагорный.
– Никуда не выходят. Он видит нас по мониторам, здесь двенадцать камер. Вы же в прошлом году и устанавливали.
– Простите, – сказал я, – нервы. Сами понимаете, речь идет о жизни заложника. Просто я хотел спросить, что делает католическая исповедальня у вас в храме. Просто чтобы в курсе быть.
– Ничего не делает, – ответил батюшка, – в костеле ремонт, на время поставили… Кошмар какой-то, у меня сейчас похороны.
Показалось, что он вспомнил о предстоящих похоронах, но, может, уже и увидел: во двор въехало несколько ритуальных автобусов. Они загородили вход в храм, и буквально за минуту двор наполнили люди в черных и серых костюмах: не красивых траурных, как в кино про мафию, а разношерстных, наскоро подобранных. Никто же не держит у себя дома специально красивый костюм для похорон, зачем он? Платки и лысины запестрели во дворе. Вытащили гроб и крышку, понесли на руках. Я разглядел, что хоронили молодую девушку лет двадцати пяти.
БОПТ позвонил и сказал, что все видит, что отпевание должно пройти без эксцессов, а после он выдвинет свои требования и все расскажет. Батюшка попрощался с нами и пошел в церковь.
– Вот, – радостно сообщил Нагорный, – подключился.
На большом экране в нашем специально оборудованном автобусе стало видно изображение с одиннадцати камер из двенадцати. Они показывали разные участки двора и внутри церкви, не было видно только последней, двенадцатой – самого кабинета. Датчики показывали, что доступ к ней заблокирован.
