Я боялся, что он спросит про Приведение. Он спросил:
– А что с Приведением? С почином?
Я соврал, как вру обычно, чтобы формально это не было ложью:
– С Приведением все хорошо… Сегодняшним числом.
Он уехал. Мы остались одни. Нагорный набрал БОПТа.
– Ну что, посмотрел киношку? А теперь спокойно выходите оба с поднятыми руками.
– Я не выйду, – ответил БОПТ.
Это было очень плохо.
– Мне терять нечего. Меня все равно расстреляют.
– Суд учтет… – начал я.
– Знаю я ваш суд, – сказал БОПТ, – сам десять лет отработал.
Ну тогда конечно, если отработал…
– У меня граната, – сказал он, – даже две. Как только начнете освобождать – всех взорву.
– Ясно, – сказал Нагорный, – сахар по вкусу.
Он отдал какие-то команды, и уже без лишней показухи бойцы собрались у входа. Двое держали гранатометы. Степан Алексеевич подошел к нам и прошептал:
– Вы не имеете права, если хоть одна пуля…
– Не одна, Степан Алексеевич, а много-много пуль, – ответил Нагорный, – он же террорист.
Батюшка подошел ко мне:
– Ну хотя бы вы…
– А что – я? Я штатский, я не командую.
– Вы не штатский, вы «в штатском»… Вы командуете… Я не позволю убить человека в храме. Тем более у себя в кабинете.
Я постарался объяснить:
– Он – смертник, понимаете? ИНООНЧ! Ни ангел, ни жертва!
– Это неважно, – сказал Степан Алексеевич, – разве можно убивать человека в храме? Это незаконно. Даже для вас, «в штатском».
– Вот я и хочу остаться «в штатском», а не штатским без зарплаты.
– Вы не понимаете… Чему учит нас Христос?
– Да поймите, что он должен был умереть сегодня в восемь, он живет по недоразумению. Его уже как бы нет по бумагам. Это не я, это государство решило.
– Слава Богу, я отделен от государства.
– А я, слава Богу, прикреплен!
– Но существуют шансы, что он останется жив?
– Существуют, – ответил я.
Дурацкий разговор получался. И главное, опять непонятно было, насколько мои действия законны.
– Какие шансы? – спросил батюшка.
– Всякие. В том числе – никаких.
Нагорный подошел, весь на нервах.
– Вы решили что-то? Я не могу по сто раз давать команды туда-обратно.
– Давайте поговорим спокойно, – сказал батюшка, – одну минуту.
– Я спокоен, – сказали мы с Нагорным одновременно.
– Как же так, – сказал Степан Алексеевич, – убивать человека в церкви?! Это незаконно!
Черт. По ходу, правда незаконно.
Нагорный тоже не был стопроцентно уверен, тем более что он был из ОПСВНСП, а не из ОПИПУЛ. Мы не знали, что делать.
– Смотрите, – вступил я, – давайте логически и по закону: один из них террорист, значит, его можно убить во время захвата, а второй – приговоренный к смертный казни, которого все равно надо убить. Значит, убить можно обоих.
– Но не в церкви же, – сказал батюшка, – для этого существуют специально оборудованные Пункты.
– И что вы предлагаете?
– Приговоренный он был до того, как его захватил террорист, – рассудительно произнес Степан Алексеевич, – а сейчас он по закону заложник, и его нужно освобождать. А вот когда освободите, он снова станет по закону приговоренный, тогда можно убивать, но, опять же, строго по закону и в специально отведенном месте.
Нищие на паперти притихли. Бойцы ждали, Нагорный пока не смотрел на них.
– У нас, по ходу, нормальное православное государство, а не компьютерная стрелялка, где каждый может спасать Вселенную как ему хочется, – завершил батюшка.
– Я не против, – сказал я, – я же не говорю, что прямо обязательно надо убить здесь. Давайте так и сделаем, строго по закону: освободим, а потом отвезем в Пункт. Главное – сегодня до двадцати одного.
Нагорный молча развернулся, ушел к своим бойцам, перекинулся парой слов с Гаврилиным и Михайловым. Вернулись втроем.
– Вы извините, но освобождать его мы не будем, – сказал Нагорный, – риск очень большой для личного состава. У него там может граната быть или, например, две гранаты. Могут погибнуть бойцы.
– Пардон, что вмешиваемся, – тихо сказал Гаврилин, – но правда: если бы он настоящий заложник был… Нормальный Человек… Ребенок… да тот же Русин – тогда понятно.
– А так, – продолжил мысль Михайлов, – получается, люди должны идти на смерть ради человека, которого надо освободить и через час расстрелять. Где тут гуманизм?
– А как вы тогда видите? – спросил Степан Алексеевич.
– Ну, боевыми методами: гранатой взрываем дверь и туда еще потом гранату… Или, например, две гранаты.
– Там иконы, – сказал Степан Алексеевич, – и евроремонт. Ваши действия подпадут под БУРС.
Ситуация была неоднозначная, а аргументы временно закончились. Большая стая воробьев сорвалась с земли и пронеслась мимо нас. Стало слышно все, даже ненужное, например, как нищие шептались вдалеке.
– Дорого у вас все. В Еропкино хлеб дешевле, – сказал один другому.
– Ну не хлебом же единым жив человек. Мясо у вас сколько стоит?
Вдруг словно из-под земли появился ксендз из костела – того, что за городом, за заводом кафельной плитки.
– Я дико извиняюсь, – сказал ксендз батюшке, – но у меня уже все высохло.
Я воспринимал все как во сне, но все равно понял, что речь идет об исповедальной будке, которую тот на время ремонта оставлял Степану Алексеевичу.
И тут то ли с того берега, то ли из-за далеких бессчетных изгибов Прощайки раздался шум. Показалось, будто гром прогремел или табун лошадей проснулся, попробовал копытами землю. Тогда я не мог знать, что происходит, узнал потом, просмотрев видеоматериалы.
Ксендз вежливо ждал в стороне. Нищие вежливо сидели на паперти. Все прихожане удалились в не контролируемый мной момент. Вечерело. Страхом веяло от каждого из нас, от недалеких кладбищенских крестов, от тех, кто заперся наверху. Я потянул Нагорного за рукав и отвел к небольшому садику в стороне от главного входа. Запахло корой и прошлогодней известью.
– Времени нет, – сказал я, – я так в Пункт опоздаю. Давайте штурмуйте.
– Ты шкура, – ответил он, – хочешь моих ребят на смерть послать? Понимаешь, какой это риск?
– Рисковать – ваша профессия, – сказал я и добавил: – Ты ведь будешь рисковать не за заложника, а за двухкомнатную на площади… Или парься в общаге до старости.
Нагорный потупил взгляд.
Шум нарастал, мы оглянулись. С не контролируемой пока стороны к церкви приближалась неведомая сила. Ее еще не было видно, но было уже очень хорошо слышно. Мы вышли за ограду, рядом стали батюшка, нищие и бойцы ОПСВНСП. Тысячи человек шли по Новому мосту с той стороны Прощай ки. Те, кто не попал на мост, плыли на лодках.
