На миг я просто столбенею, не уверенный, кто же предо мной: моя маленькая дочка или картина Сальвадора Дали «Предчувствие гражданской войны».
Пришла открытка с траурной каемкой.
Прислано из Ратуши. Сообщалось:
– Папуля, в чем дело? – спросила Тмин.
В этот момент мы играли в гангстеров.
Я был хнычущим полисменом, уже раз пятьдесят застреленным из игрушечного автомата, входившего в гангстерскую экипировку Тмин.
– Пожалуйста, госпожа Гангстер! Госпожа Гангстер! Пощадите!
– Твое счастье, что я джентльменша, подонок. Дам тебе время для молитвы. Только поторопись, у меня еще много дел!
– Папуля?
– Не беспокойся, дорогая, ничего особенного, – откликнулся я. – Все в порядке, Тминчик, продолжаем игру.
Все еще тыча в меня своим автоматом, Тмин сдвинула со лба широкополую шляпу и некоторое время пристально смотрела на меня.
Ратуша знала точную дату смерти каждого из нас и высылала открытки накануне.
Эти почтовые карточки приходили непосредственно людям, достигшим двадцати лет, и опекунам тех, кому еще не исполнилось двадцати или недееспособных.
Я получил открытку утром.
Сегодня вечером Тмин умрет.
Открытку я показал женщине.
– О нет, наша крошка «Зеленый Мизинчик»… – вырвалось у нее.
Больше она ничего не сказала.
Женщина отвернулась, ушла к себе в комнату и заперлась.
Затем подала голос из-за двери:
– Не пускай «Мизинчик» ко мне, я не хочу ее видеть.
Мы с Тминчик вышли прогуляться.
Я помог ей одеться в наряд эльфов, что сходят с неба полакомиться на земляничной поляне: ягодки осыпали ее облачение. Я собирался подарить ей его на пятилетие, но теперь было уже слишком поздно.
На плече я закрепил красную ленту. Это была регалия для опознания ребенка, который умрет в течение суток.
Подобно всем детям этой эпохи, Тмин понимала, что такое смерть.
Большинство маленьких девочек возраста Тмин пугались красных лент, они плакали и молились.
Тмин не сказала ни слова.
– Ладно, пошли, – сказал я.
– А как же мама?
– Она сказала, что плохо себя чувствует.
– Ах вот как.
Мы шли, взявшись за руки. Парк был почти пуст, лишь несколько людей повстречались на тропинках. Сегодня многим предстоит умереть, подумал я.
Мы с Тмин проследовали к аттракционам.
Увидев ленту Тмин, кассир выдал нам пакет попкорна и воздушный шарик, сказав, что мы можем проходить.
– Спасибо, – сказала Тмин.
Два брата, с виду лет восьми-девяти, с такими же алыми лентами, как у Тмин, играли в мяч.
– Эй! – позвал один из них Тмин. – Хочешь с нами?
– Играй, если есть желание, – откликнулся я на ее взгляд, – все в порядке.
Тмин направилась к ребятам.
– Я никогда не играла в такое, – сказала она, – не знаю как.
– Это легко. Иди сюда, научим.
Я присел на скамейку.
Там уже сидел пожилой человек. Я понял, что, видимо, мальчиков привел он, приходясь им дедом или кем угодно.
Он был тише трупа, даже не мигал.
Тмин с мальчишками играли в мяч целую вечность.
Вечерело, и настало время нам с Тмин отправляться домой. Малыши остались играть, а старик по-прежнему сохранял незыблемую позу.
– Оревуар, – сказала Тмин.
– Оревуар, – откликнулся один из мальчишек.
– Оревуар, «Зеленый Мизинчик», – сказал другой.
Мы взялись за руки и пошли домой.
– Слушай, папуля!
– Что?
– Я умею кидать финтом.
– Ого, да это просто замечательно.
– А еще могу «крученые».
– Вот это да! Славно.
– Папуля!
– Что, Тмин?
– Один мальчик взял меня за руку.
– Готовый убийца, не так ли, Тмин?
– Нет, я бы не далась.
Приведя Тмин домой, я напустил ванну. Сначала вымыл ей голову, потом все остальное. У нее были мягкие, светлые волосики. Крошечное тельце было таким худеньким, таким щуплым. Особенно руки.
Надев пижаму, она пошла спать со мной.
– Жаль, что мама не с нами, – вздохнула она.
Тмин умерла очень тихо.
Зарывшись мне под мышку, она почти тут же забылась глубоким мирным сном. Понемногу дыхание ее становилось совсем неслышным. Малу-помалу жизнь уходила из нее.
Затем она стихла.
Даже я, лежавший рядом, не заметил, как она ушла.
Я замер.
И тут Тмин заговорила:
– Тминчик даже не шалила.
Я лежал, не шелохнувшись.
Больше за ночь я не услышал ни слова.
Наступило утро, а женщина так и не вышла из комнаты.
Раздался звонок из Ратуши.
– Выслать вам «Дроги», господин? – спросили они.
«Дрогами» называлась повозка, которую Ратуша отправляла собирать тела детей в возрасте до десяти лет. Вместе с ними постоянно разъезжали прикрепленные к транспорту священник и философ. Их обязанностью было объяснить происходящее убитым горем родителям, помочь смириться с потерей, а заодно захватить тела и убраться как можно скорее.
– Не беспокойтесь, – откликнулся я. – Я сам позабочусь о дочери.
