— Вера Викторовна.
— Вера Викторовна. Очень приятно.
Петя повязал ей галстук. Иванова поцеловала его.
— Спасибо, — от неожиданности сказал Петя. — Отряд «Возрождение»!
— А это мой папа, — сказала девочка с галстуками.
— Большое спасибо, что вы пришли, — сказал Петя.
Павел Васильевич независимо ухмыльнулся Тане, помахал ей и пошел в зал. Он сел сбоку, чтобы никому не мешать.
— Ничего, ничего, я гость, — извинился он перед сидевшими рядом девочками.
— Давайте построимся, — говорил Петя старым пионерам, собравшимся у выхода на сцену. — Поплотней, поплотней, пожалуйста.
— Петя! — окликнула его Таня. — Это Павел Васильевич Колпаков. Он хороший человек, он обязательно должен выступить. Он очень занят и специально приехал.
— В качестве кого он будет выступать? — спросил Петя.
— Но я же вам объясняю...
— В качестве хорошего человека? У нас в стране много хороших людей, что же, они все должны выступать с трибуны?
Довольный своей шуткой, он стал подниматься на сцену, но Таня остановила его.
— Нет, Петя, вы чего-то не понимаете.
— Слушай, Нечаева, ты мне сейчас не мешай.
Он дал знак девушке, и та крикнула со сцены в зал:
— Да здравствует наука!
— Да здравствует прогресс! — отозвался зал. — И мирная политика ЦК КПСС!
Таня вошла в зал и села рядом с Павлом Васильевичем.
— Выходит, я вас зря сюда привела?
— Что ты! — воскликнул Павел Васильевич. — Я даже доволен. Так вот живешь, занятый своими заботами, и не замечаешь, что где-то шумят деревья, что бывает столько молодости сразу вместе.
— Вы бы еще так выступили!..
— Не знаю, может быть, может быть... Слушай, а что это за молодой человек?
— Наш вожатый, — сказала Таня и заплакала.
— Смешной парень. Ты что? — испугался Павел Васильевич.
В это время Петя дал сигнал горнисту и тот затрубил, но очень фальшиво и хрипло.
Тогда произошло неожиданное: Павел Васильевич взглянул на Таню и, махнув рукой, сказал:
— Я им, пожалуй, сейчас что-то скажу...
Таня и сообразить ничего не успела, как он встал и пошел по проходу к сцене.
Он хотел ловко вспрыгнуть на помост, но это не получилось — споткнулся, и в зале засмеялись.
В коридоре, приоткрыв дверь, стоял Гена. Он пришел сюда потому, что тревожился и стыдился за отца. Как только ребята засмеялись, он повернулся и пошел прочь.
— Тихо! — успел он услышать голос Тани. Она крикнула так громко, что все стихли.
Только Бардукову было еще смешно, он прыснул еще раз. Таня обернулась к нему, замахнулась портфелем. Он притих и, покосившись по сторонам, внимательно уставился на сцену.
— Я никогда не был пионером, — сказал Павел Васильевич со сцены, — но у нас во дворе был форпост. Но так как я никогда не был первым пионером...
Тут ребята опять засмеялись.
— ...то я вам расскажу не про себя, а про горниста, который жил у нас во дворе. Он погиб... погиб, и вот прошло много лет, может быть, больше прошло, чем осталось, и... может быть, я ошибаюсь, но наша жизнь, она ведь... не продолжается непрерывно, нет!..
Петя встревожился, хотел остановить его, но было уже поздно. Он что-то записал в блокнот.
— ...В конце концов ее составляют какие-то минуты или; может быть, даже какие-то годы, это кому как повезет, когда мы что-то очень сильно чувствуем, кого-то любим или... работаем, если, конечно, работа по сердцу. Остальное время как бы не в счет.
Таня смотрела на вожатого Петю. Она в первый раз смотрела на него просто и прямо и удивилась тому, что сердце не заколотилось у нее внутри.
Она посмотрела на Бардукова. Он сидел с видом человека, понимающего все, но он плохо улавливал, в чем дело, у него не хватало на это сил ума.
— ...И вот когда я слушал, как этот парень трубит свои сигналы, — говорил трубач, — то вот это и были такие минуту моей жизни. С них и начался отсчет.
Таня пожалела его, и полюбила, и удивилась, какое у него умное, доброе, сильное лицо.
— ...Мы, к сожалению, как это сказать, не помним этих минут, не замечаем их, вот в чем беда... Все, все, я сейчас, — заторопился Павел Васильевич. — Я отвлекся, сейчас закругляюсь... Тогда горн, — он взял у пионера его горн, — это было все. Тогда пионеры не сидели в помещениях. На улицу! Пять человек, а идут посередине мостовой, с барабаном и горном! Так что он всегда шел впереди. Он даже горн держал как-то изящно...
Павел Васильевич поднес горн к губам и затрубил странный, никому не ведомый, печальный сигнал.
Таня смотрела на него гордая и удовлетворенная, и почему-то ей хотелось плакать, хотя ничего плохого не произошло.
Звуки горна были слышны и на улице.
Там, под деревьями школьного двора, стоял Гена. Он смотрел вверх, на освещенные окна школы, и слушал. Был слышен только горн, никто не смеялся.
Р. Быков
Почему «Айболит-66»?
