чемодан 'Уолтера Лорэна'. Там ты его причеши на современный лад. Сократи очень уж наивные куски, но не слишком, да подбавь комедии, шутки, сатиры, что ли, а потом мы сведем его на рынок и продадим. Книга эта не бог весть что, но сгодится.
— Ты правда так считаешь, Уорингтон? — в восторге вскричал Пен, ибо из уст его беспощадного друга слова эти прозвучали как большая похвала.
— Ах ты дурачок! — сказал Уорингтон ласково. — Я считаю, что книга очень недурна. Да и ты тоже. — И он весело шлепнул Пена рукописью по щеке. Щека эта покраснела так густо, как ей не доводилось краснеть с отроческих дней Пена. Он с чувством произнес: 'Благодарю тебя, Уорингтон!' — и стиснул ему руку; а затем ушел к себе и почти весь день, сидя на постели, читал свой роман. Он последовал совету Уорингтона: многое изменил, немало добавил, и наконец 'Уолтер Лорэн' принял тот вид, в котором, как известно уважаемым читателям романов, он впоследствии был выпущен в свет.
В то время как Пен был занят этой работой, заботливый Уорингтон сумел заинтересовать 'Уолтером Лорэном' тех двух господ, что отбирали материал для Бангэя и Бэкона, и внушить им представление о необыкновенных достоинствах автора. В ту пору у нас был в моде так называемый светский роман, и Уорингтон не преминул напомнить, что Пен и сам человек до крайности светский, и бывает в домах у самых высоких особ. По наущению того же Уорингтона простодушный и доброжелательный Пэрси Попджой заверил миссис Бангзй, что его друг Пенденнис трудится над увлекательнейшим романом, романом, за которым будет гоняться весь Лондон, полным ума, таланта, сатиры, пафоса, словом — всех достоинств, какие только можно вообразить. Бангэй, как уже было сказано, в романах смыслил столько же, сколько в древнееврейском языке или в алгебре; он не читал и не понимал тех книг, которые издавал и оплачивал, но прислушивался к мнению своих помощников и своей супруги; и однажды, судя по всему в предвидении сделки, он снова пригласил Пенденниса и Уорингтона к обеду.
Обнаружив, что Бангэй решил вступить в переговоры, Бэкон, обуреваемый любопытством и тревогой, пытался, разумеется, перебить добычу у своего соперника. Неужели 'они там' уже договорились с мистером Пенденнисом касательно новой книги? Доверенному редактору и рецензенту мистеру Хэку было поручено навести справки и выяснить, не поздно ли что-то предпринять, и демарши этого дипломата привели к тому, что однажды утром Бэкон собственной персоной пыхтя поднялся по лестнице в ЛембКорте к дверям, на которых были начертаны фамилии Уорингтон и Пенденнис.
Нужнр сознаться, что квартира, которую бедный Пен занимал совместно со своим другом, не вполне отвечала представлению о том светском щеголе, каким его обрисовали. Рваный ковер за эти два года изорвался еще больше; табаком пахло сильнее, чем когда-либо; в прихожей Бэкон споткнулся о ведра уборщицы; у Уорингтона, как всегда, куртка была протерта на локтях; а у стула, на который опустился Бэкон, тут же подломилась ножка. Уорингтон покатился со смеху, сказал, что Бэкону достался хромой стул, и гаркнул Пену, чтобы тот захватил с собой целый стул из спальни. А заметив, что издатель оглядывает убогую комнату с жалостливым изумлением, спросил, не находит ли он, что обстановка у них очень нарядная, и не хочет ли выбрать что-нибудь из мебели для гостиной миссис Бэкон. Веселый нрав Уорингтона был мистеру Бэкону известен: 'Не разберу я этого малого, — говаривал он. — Никогда не знаешь, всерьез он или шутит'.
Весьма возможно, что мистер Бэкон обоих друзей зачислил бы в самозванцы, не окажись, по счастью, на столе пригласительных карточек, полученных с утренней почтой на имя Пена и подписанных очень высокопоставленными особами, в дома которых наш герой был вхож. Взглянув на них, Бэкон убедился, что в такой-то день маркиза Стайн будет рада видеть у себя мистера Артура Пенденниса, а вечером такого-то другая знатная леди дает бал. Уорингтон перехватил взгляд издателя, в восхищении устремленный на эти карточки.
— Вы знаете, мистер Бэкон, — сказал он с напускным прямодушием, — Пенденнис — на диво обходительный человек. Обедает у всех лондонских вельмож и с таким же удовольствием готов есть бараньи котлеты со мной и с вами. Обходительность английского джентльмена старой школы — с этим ничто не сравнится.
— Вполне с вами согласен, — сказал мистер Бэкон.
— И вам, верно, непонятно, почему он по-прежнему живет со мной на каком-то чердаке? Оно и вправду странно. Но мы, понимаете ли, очень дружны, а мне особняк не по средствам, вот он и живет со мной в этой развалюхе. Он-то может позволить себе жить где угодно.
'Здесь квартира ему, небось, дешево стоит', — подумал мистер Бэкон, и в эту минуту предмет их разговора появился из своей опочивальни.
Тут мистер Бэкон завел речь о цели своего прихода — он-де слышал, что у мистера Пенденниса написан роман, и ему-де очень хотелось бы ознакомиться с этим произведением, а об условиях они, несомненно, столкуются. Сколько автор за него хочет? Неужели он откажет ему, Бэкону? Наша фирма — щедрая фирма… и так далее. Пен, крайне обрадованный, притворился равнодушным и сказал, что уже ведет переговоры с Бангэем и ничего определенного ответить не может. Это подстрекнуло издателя на столь щедрые (хоть и туманные) посулы, что Пен уже готов был вообразить, будто перед ним открылось Эльдорадо и отныне он — богатый человек.
Я не буду называть сумму, которую Артур Пенденнис в конце концов получил за первое издание своего романа 'Уолтер Лорэй', дабы все прочие юнцы, чающие попасть в литературу, не ждали такой же удачи, а люди других профессий не забросили своих занятий ради того, чтобы снабжать мир романами, коих у нас и так слишком достаточно. Пусть молодые не бросаются очертя голову в писательство, пусть не обольщаются успехом одной книги, а помнят о тех многих, что, заслуженно или нет, терпят фиаско; а если уж они не могут воздержаться, пусть, по крайней мере, действуют на свой страх. Что до тех, у кого романы уже написаны, то к ним это предостережение, конечно, не относится. Пусть несут свой товар на рынок; пусть обращаются к Бэкону и к Бангэю, ко всем издателям на Патерностер-роу, во всем Лондоне — желаю им удачи! Наш мир так широк, и вкусы человеческие, по счастью, так разнообразны, что у каждого есть шанс на успех, каждый может выиграть приз с помощью своего таланта пли удачи. Но велики ли шансы? Многие ли добиваются успеха, а добившись, способны удержать? Один проходит по тонкому льду, двадцать других проваливаются в холодную воду. Словом, успех мистера Пенденниса — случай исключительный, и обобщать его не должно; и я торжественно утверждаю и буду утверждать всегда, что одно дело — написать роман и совсем иное — получить за него деньги.
Итак, будь то волею случая, или благодаря своим достоинствам, или тому, что Уорингтон так искусно столкнул Бэкона с Бангэем (предлагаем начинающим романистам испробовать этот трюк на любых двух книгоиздателях), — но роман Пена был продан за известную сумму одному из тех двух покровителей литературы, с которыми мы познакомили читателя. Сумма была не маленькая, и Пен уже подумывал о том, чтобы открыть счет в банке или завести собственный выезд, или спуститься на второй этаж в только что отделанную квартиру, или переехать на жительство в фешенебельную часть города.
Эту последнюю меру ему решительно рекомендовал майор Пенденнис. Артур поспешил оповестить его о своей удаче, и майор был до крайности изумлен. Его даже рассердило, что Пен заработал столько денег. 'И кто только читает такие вещи, — подумал он, когда Пен назвал полученную сумму. — Я романов не читаю. Наверно, лет тридцать не занимаюсь этой чепухой, разве что Поль де Кока полистаешь для смеха. Везет этому Пену, ей-богу. Теперь ему горя мало — может писать по роману в месяц… по одному в месяц — это выходит двенадцать штук в год. Да он, верно, может плести такие небылицы и четыре, и пять лет подряд — вот и наживет состояние. А пока что пора ему жить по-человечески — снять приличный дом, завести лошадей'.
Артур, смеясь, рассказал Уорингтону про дядюшкины советы; но, по счастью, у него были и более разумные советчики — старший друг и собственная совесть, и они твердили ему: 'Скажи спасибо за эту редкостную удачу. Не пускайся в большие траты. Расплатись с Лорой!' И он написал ей письмо, в котором выразил свою благодарность и уважение, и вложил в него почти всю ту сумму, что еще оставался ей должен. Не только вдова, но и сама Лора была тронута этим письмом — и не удивительно: в нем звучала неподдельная ласка и скромность; и когда старый пастор Портмен читал то место в письме, где Пен, из глубины признательного сердца, смиренно благодарил бога за нынешнее свое благоденствие и за добрых друзей, ниспосланных ему в час испытаний, — когда пастор Портмен дошел до этого места, голос у него дрогнул и глаза часто-часто заморгали за стеклами очков. А дочитав письмо, сняв очки, сложив листок и возвратив его вдове, он, не скрою, подержал ее руку в своей, затем привлек Элен к себе и расцеловал, и
