перед мисс Ханимен. В летнее время в пять, а зимой в семь часов утра (мисс Ханимен была рачительной хозяйкой и вела счет свечам) Ханна будила маленькую Салли, и женщины втроем принимались за хозяйство. Можете себе представить, какой шум поднимался в доме, если Салли вдруг появлялась с цветами в волосах, выказывала легкомыслие или своенравие, задерживалась дольше положенного, когда ее посылали за пивом, или бывала застигнута любезничающей с мальчишкой из булочной или приказчиком из бакалейной лавки. Салли частенько менялись: всех молоденьких служанок мисс Ханимен называла Салли, и этих Салли перебывало в доме великое множество. Свойства каждой Салли служили постоянным предметом увлекательных бесед между Ханной и ее хозяйкой. У немногочисленных приятельниц мисс Ханимен, имевших доступ в ее заднюю гостиную, тоже были свои Салли, и почтенные дамы не без приятности подолгу чаевничали, обсуждая их склонности.
Владельцы брайтонских пансионов нередко сами из прислуги или из торгового сословия — в прошлом экономки, лавочники, приказчики. Эти люди принимали Ханну как ровню, и она приносила своей хозяйке всякие истории об их житье-бытье: номер шесть сдали, а номер девять опять не заплатил за квартиру; жильцы первого этажа из номера двадцать седьмого чуть не каждый день картежничают и берут готовые обеды от Бараний; а от миссис Клопли еще и эта семья уехала, прямо наутро, — у бедного малютки все личико было искусано; а эти мисс Лири все продолжают безобразничать с теми молодыми людьми, прямо в гостиной, мэм: один из них даже предложил мисс Лори Лири сигару; миссис Скупердэй по-прежнему режет с жаркого у постояльцев мясо, фунт за фунтом, таскает у них чай из чайницы и даже письма ихние читает. Салли это слышала от служанки Полли, что живет у Скупердэев, — и как только бедняжечка не ушла, там ведь такого понаслышишься! Подобные сплетни и россказни, не слишком лестные для соседей, Ханна подбирала, где могла, и в изобилии подавала хозяйке к чаю, или скудной вечерней трапезе, которой мисс Ханимен позволяла себе насладиться после дневных трудов. Надо ли говорить, что в заведении мисс Ханимен и в помине не было тех ужасов, какие гнездились у миссис Клопли. Пол в каждой комнате обрызгивался водой и подметался до последней пылинки, каждый предмет осматривался придирчивым глазом, от которого ничто бы не утаилось, а едва постоялец съезжал, его матрас подвергался тщательному осмотру, кровать разбиралась на части и протиралась мокрой тряпкой, портьеры и гардины шли в стирку. Что же касается сахара и мяса, то Салли, пока шла вниз с подносом, способна была, конечно, стащить ненароком кусочек-другой сахара или сунуть в рот телячью котлетку, — чего и ждать от легкомысленных девчонок, воспитанных в работном доме! — но Ханне вы могли доверить горы золота или откупоренную бутылку коньяка, а самой мисс Ханимен скорее пришло бы на ум отрезать у Ханны кусок носа и съесть его, нежели покуситься на баранину своего постояльца. Постояльцы мисс Ханимен получали суп из лучшей баранины, лучшие телячьи котлеты, лучшее жаркое с французской фасолью, отменную жареную рыбу и самых жирных куропаток, а ее любимым жильцам подавали еще настоящий индийский рис, под острым соусом 'карри', который присылал ей один ее именитый родственник, служащий офицером в Бенгальской армии. Впрочем, лишь немногие постояльцы пользовались таким расположением мисс Ханимен. Если семья не ходила в церковь, она уже была не в чести; а если жильцы посещали сектантские молельни, мисс Ханимен была о них самого низкого мнения. Однажды у нее в доме поселилась скромная стаффордширская семья, в которой по пятницам не ели мяса; мисс Ханимен очень жалела их за приверженность к римской ереси; но когда к ним явились два толстых джентльмена в черном и стаффордширская леди прямо в гостиной стала вдруг на колени перед тем, что был в лиловом нижнем жилете, мисс Ханимен попросила идолопоклонников съехать с квартиры: она не желает, чтоб в ее доме появлялись иезуиты! Она открыла книгу Хоуэлла 'Медулла' и показала Ханне картинку, изображавшую сожжение мучеников на Смитфилдском рынке, и Ханна воскликнула: 'Господи помилуй, мэм, надеюсь, это было очень давно?!' Мисс Ханимен поведала о случившемся священнику и еще долго показывала друзьям и некоторым из жильцов место на ковре, где опустилось на колени это бедное, заблудшее создание. Так она и жила, пользуясь уважением друзей и поставщиков, равно как и своим собственным; и с милой невозмутимостью рассказывала о понесенных ею 'утратах', словно приходский домик ее батюшки был роскошным дворцом, а возившая их некогда двуколка с фонарями — элегантным кабриолетом.
— Впрочем, оно и к лучшему, Клайв, — говорила она племяннику, описывая это былое великолепие. — Слава богу, я могу спокойно перенести испытания, посланные мне господом!
Соседи этой достойной женщины, такие же содержатели пансионов, величали ее не иначе как 'герцогиней' (трудно даже представить себе, что бы с ней было, если б они сочли ее принадлежащей к их сословию!). Снабжавшие ее мясники, булочники и рыночные торговцы держались с ней так почтительно, словно она была домоправительницей вельможи из Кейптауна. Сознавая свое превосходство, она, однако, была добра с этими простолюдинами. Она вела с ними любезные разговоры и благосклонно держалась с мистером Роджерсом, у которого, по слухам, было не то сто, не то все двести тысяч фунтов, а он всегда говорил: 'Эта старушка герцогиня, — дай ей бог доброго здоровья! — всего, может, и купит что фунт телятины, а гонору — словно торгует целый гурт! Все равно сразу видно, что прирожденная леди и воспитания благородного: она скорее помрет, чем задолжает вам фартинг. Да, она знавала лучшие времена, уж вы мне поверьте!' Когда супруга бакалейщика была в интересном положении, мисс Ханимен навестила ее и даже отведала подкрепляющий напиток, которым ту поили, чем умилила все семейство. Торговец рыбой (она всегда называла его: 'мой рыбник') продавал ей одного-единственного мерлана с таким почтением, точно она пришла к нему за дюжиной палтусов и омаров. Эти добрые люди были уверены, что папаша мисс Ханимен был по меньшей мере епископом, и ее славное прошлое представлялось им каким-то почти неземным благоденствием.
— Я неизменно убеждалась, Ханна, — говорила эта бесхитростная душа, — что люди знают свое место, а если временами и забываются, то их очень легко образумить. Пусть только леди всегда помнит, что она леди, и те, кто ниже ее рождением, не забудут об этом.
— Как же, мэм, уж конечно, мэм, — отвечает Ханна; она как раз идет завтракать и уносит к себе чайник, чтоб потом передать его в распоряжение Салли; а хозяйка ее тем временем моет свою чашку с блюдцем, подобно тому как ее маменька много десятилетий назад собственноручно мыла их чайный сервиз.
Конечно, кое-кто из соседей недолюбливал маленькую 'герцогиню', однако это объяснялось не только тем, что она, по их убеждению, драла нос, но и тем, что, к их зависти, больше преуспевала в делах, — в окне у нее редко когда можно было увидеть объявление о сдаче комнат, тогда как в соседних домах они висели месяцами, предоставленные мухам и дождю и не замечаемые прохожими. У мисс Ханимен было много постоянных жильцов, которых, пожалуй, можно было назвать ее верными друзьями. Глухой мистер Криклейд уже пятнадцатый год проводил у мисс Ханимен весь зимний охотничий сезон — на редкость приятный и необременительный постоялец: с утра до вечера — на охоте, а с вечера до утра — в клубе за картами. Девицы Баркхем из Баркхембери, Танбридж-Уэлз, чей отец учился в колледже вместе с мистером Ханименом, приезжали из года в год в июне, чтоб все лето дышать морским воздухом, — свой дом они на это время сдавали. Затем, как известно, у нее много лет жил племянник. Ее рекомендовало благоволившее к ней брайтонское духовенство, и время от времени у нее жил или присылал своих пациентов известный лондонский врач мистер Бальзам, преданный друг семьи (когда-то он был частным питомцем ее отца, а потом учился у него в колледже), а также его коллега доктор X., который вдобавок никогда не брал с мисс Ханимен гонорара — разве что в виде пакетика индийского карри, окорока ее особого копчения да чашки чая раз или два в год.
— Нет, везет же этой чертовой герцогине! — говорил торговец углем мистер Голер, проживавший в третьем доме от мисс Ханимен и тоже сдававший комнаты, в некотором отношении еще менее привлекательные, чем у миссис Клопли. — Нечистый, что ли, ей помогает, а, миссис Голер? Только на прошлой неделе я прочел в 'Сассекском вестнике', что померла мисс Баркхем из Баркхембери, — ага, думаю, вот тебе подарочек, герцогинюшка, — будешь знать, как задаваться и драть нос. А у нее объявление трех дней не провисело, и пожалуйста — две кареты, две горничные, трое детишек (один завернут в хинжарскую шаль), выездной лакей (кажись, иностранец!) и дама в атласной мантилье. Небось все к старой герцогине, чтоб она сдохла! Да что тут говорить! Такое уж наше счастье. Ей-богу, пущу я себе когда-нибудь пулю в лоб, миссис Голер, и делу конец. Вон уже входят! Три, четыре, шесть, ну да, — семеро, и еще лакей. А в корзинке он, верно, несет лекарства для бесценного малютки. Нет, ты только взгляни, какой багаж! Гляди — на передней карете герб в виде кровавой руки. Баронетский вроде?! Надеюсь, ваша светлость здоровы? А сэр Джон, конечно, не замедлит присоединиться к семейству? — эти тирады мистер Голер сопровождал
