никогда не мог этого понять, — хотя дамы зрелого возраста относились ко мне более чем благосклонно, юные девицы неизменно меня отвергали.
Однако недаром говорится: 'трус красавицу не завоюет', поэтому я упорно шел к своей цели, и когда познакомился с некоей мисс Клоппер, дочерью достаточно богатого купца, поставщика военного флота, то повел с ней дело так, что уж она-то не смогла бы мне отказать. Брат ее, капитан армейского пехотного полка, помогал мне как только мог, — я был для него идеалом офицера.
Поскольку капитан Клоппер оказал мне множество услуг, я решил угостить его обедом, — это я мог себе позволить, не поступаясь своими убеждениями, ибо Добл жил в гостинице, а так как все счета он посылал отцу, я не стеснялся столоваться там за его счет. Добл пригласил к обеду своего приятеля, так что у нас получилось за столом 'каре', как говорят французы. Соседний с нашим столик заняла компания морских офицеров.
Я не из тех, кто пожалеет лишнюю бутылку для себя или для друзей, поэтому языки у нас очень скоро развязались, и мы час от часу проникались друг к другу все большей симпатией. Как это принято у офицеров после обеда, все наперебой рассказывали о своих подвигах на поле битвы и об успехах у дам. Клоппер поведал присутствующим, что мечтает видеть меня мужем своей сестры, и поклялся, что во всем христианском мире не найти другого такого отличного парня, как я.
Поручик Добл подтвердил это.
— Но только пусть мисс Клоппер знает, — сказал он, — какой Стабз сердцеед. У него было невесть сколько liaisons [3], и помолвлен он был невесть сколько раз.
— В самом деле? — воскликнул Клоппер. — Расскажи-ка нам о своих похождениях, Стабз!
— Ну что вы, — сказал я скромно, — право, о чем тут рассказывать. Я был влюблен, дорогой друг, — да и кто не был? — и меня обманули, — скажи, кого не обманывали?
Клоппер поклялся, что оторвет сестре голову, если она когда-нибудь посмеет поступить так со мной.
— Раскажи ему о мисс Кратти, — попросил Добл. — Ха-ха-ха, уж если кто с кем и поступил, так это он с ней, а не она с ним, провалиться мне на этом месте!
— Нет, нет, Добл, ты преувеличиваешь. И вообще не нужно называть имен. Дело в том, что в меня безумно влюбилась одна девушка, и не какая-нибудь бесприданница, — за ней давали шестьдесят тысяч фунтов, клянусь честью. Мы уже назначили день свадьбы, как вдруг приезжает из Лондона один ее родственник.
— И этот-то родственник расстроил свадьбу?
— Расстроил? Да, друг мой, именно расстроил, только дело было не совсем так, как ты думаешь. Он бы глаз своих не пожалел, да еще добавил бы десять тысяч фунтов в придачу, только бы я женился на ней. Но я не захотел.
— Господи, да почему же?
— Друг мой, ее дядя был сапожник. Я не мог опозорить своего имени такой женитьбой.
— Ну еще бы, — возмутился Добл, — конечно, не мог. А теперь расскажи им про другую, про Мэри Уотерс.
— Ах, Добл, тише, пожалуйста! Видишь, один из моряков обернулся и слушает. Милый Клоппер, то была всего лишь детская шутка.
— Все равно расскажи, — настаивал Клоппер, — сестра ничего не узнает. И он с дьявольски хитрым видом подмигнул мне.
— Нет, нет, Клоппер, ты ошибаешься, клянусь честью, Боб Стабз не какой-нибудь совратитель, и вообще это совсем не интересно. Видишь ли, у моего отца есть небольшое поместье, — о, всего несколько сот акров, — в Слоф-фемсквигле. Смешное название, правда? О, черт, опять этот моряк уставился на нас! — Я в ответ тоже поглядел на него с самым дерзким видом и продолжал громко и небрежно: — Так вот, в этом самом Слоффемсквигле жила одна девушка, мисс Уотерс, племянница тамошнего лекаря, ужасного, нужно сказать, шарлатана; но мать моя очень к ней привязалась, постоянно приглашала ее к нам и очень баловала. Оба мы были молоды, и… и… ну, словом, девушка влюбилась в меня. Я вынужден был отвергнуть ее весьма и весьма нежные порывы, и даю вам слово дворянина, вот и вся история, о которой так шумит этот чудак Добл.
Не успел я произнести эти слова, как почувствовал, что кто-то схватил меня за нос, и чей-то голос загремел:
— Мистер Стабз, вы — лжец и негодяй! Вот вам, сэр, за то, что посмели чернить имя благородной девушки!
Я кое-как повернул голову, потому что этот грубиян стащил меня со стула, и увидел верзилу шести футов ростом, который избивал меня, как последний мужлан, нанося удары кулаками и сапогами и по лицу, и по ребрам, и по тому месту, что скрыто фалдами мундира.
— Этот человек — лжец, лжец и негодяй! Сапожник его разоблачил, и его племянница от него отказалась. А мисс Уотерс была помолвлена с ним с детства, но он бросил ее ради племянницы сапожника, потому что та была богаче!
И этот гнусный мерзавец сунул мне за шиворот визитную карточку и, ударив меня напоследок ногой пониже спины, покинул ресторан в сопровождении своих друзей.
Добл поднял меня на ноги, вытащил из-за воротника карточку и прочел: 'Капитан Уотерс'. Клоппер подал мне стакан воды и сказал прямо в ухо:
— Если это правда, значит, вы — презренный негодяй, Стабз, и после дуэли с капитаном вам придется драться со мной. — Сказал и бросился вон из залы.
Мне оставалось только одно. Капитана Уотерса я известил оскорбительной запиской, что он не достоин моего гнева. Что касается Клоппера, я не снизошел до того, чтобы обратить на его угрозу внимание. Но, желая избавиться от утомительного общества этих ничтожеств, я решил осуществить свое давнее желание совершить небольшое путешествие. Я взял в полку отпуск и в тот же самый вечер отправился в путь. Представляю разочарование этого отвратительного Уотерса, когда наутро он пришел ко мне в казармы и узнал, что я уехал! Ха-ха-ха!
После этого случая я почувствовал, что военная служба мне порядком надоела, — по крайней мере, служба в нашем полку, где офицеры, неизвестно по каким причинам преисполнившиеся ко мне неприязни, заявили, что мне нет места в их собрании. По этому поводу полковник Кукарекс прислал мне письмо, с которым я поступил так, как оно того заслуживало. Я сделал вид, что никакого письма не получал, и с тех пор не разговаривал ни с одним офицером полка Северных Бангэйцев.
Август. Своя рубашка к телу ближе
Боже, как несправедлива судьба! С тех самых пор у меня не было ни дня удачи. Я падал все ниже и ниже. Я мог бы сейчас гарцевать на коне и попивать вино, как подобает дворянину, а мне пинту эля бывает не на что купить, хорошо, когда кто-нибудь угостит. За что, за что обрушились на меня эти невзгоды?!
Должен сказать вам, что очень скоро после моего приключения с мисс Клоппер и этим трусливым негодяем Уотерсом (через день после того, как он нанес мне оскорбление, его корабль ушел в плавание, иначе не сносить бы ему тогда головы; в настоящее время он живет в Англии и даже стал моим родственником, но я, конечно, с ним не знаюсь), — так вот, вскорости после этих злоключений произошло еще одно печальное событие, принесшее мне еще одно тяжкое разочарование. Скончался мой горячо любимый батюшка, не оставив нам ничего, кроме поместья, которое стоило всего две тысячи фунтов, — а я-то рассчитывал получить от него по меньшей мере пять тысяч. Дом и землю он завещал мне, а матушке и сестрам оставил, правда, две тысячи, лежавшие в известном банкирском доме 'Памп, Олдгет и Кь', но через полгода после его кончины они разорились и в течение пяти лет выплачивали моей дорогой матушке и сестрам по одному шиллингу девяти пенсам за фунт, и это было все, на что им приходилось жить.
Бедняжки были совсем неопытны в денежных делах, и, когда пришло известие о банкротстве 'Пампа, Олдгета и Кь', матушка — поверите ли? только улыбнулась, возвела глаза к небу и оказала, обнимая сестер:
