конечном счете, внесло бы немалый вклад в улучшение американо-советских отношений'34.
По мнению руководства США, причина того, что Советский Союз воздерживался открыто высказать идею о перемирии в Корейской войне, крылась в том, что это было бы равносильно нанесению себе пощечины собственной рукой. Следовательно, нужно было создавать благоприятные для СССР условия, чтобы он с честью вышел из такой ситуации, не нанеся ущерба своей репутации. Поэтому двусторонние секретные переговоры предлагалось вести именно в подобном духе35.
В свете сказанного первой внешнеполитической акцией США была попытка посла в Париже Чарльза Болена установить прямой контакт с политическим советником посольства СССР в Германии В. Семеновым, но она не увенчалась успехом36. Госсекретарь США Ачесон видел причину неудачи в неправильном выборе полномочного представителя США и решил для этой цели выделить опытного переговорщика Д. Кеннана37.
Д. Кеннан, по мнению Я.А. Малика, был самым авторитетным американским советологом, а по мнению известного журналиста У. Липпмана38, и самым эрудированным и опытным государственным чиновником. Д. Ачесон даже считал, что во всей Америке по компетентности в различных отраслях науки Д. Кеннан занимает одно из первых мест39.
Конечная цель Ачесона заключалась не в действительном достижении перемирия40, а в том, чтобы умудренный житейским опытом переговорщик Д. Кеннан в предполагаемом диалоге с СССР прежде всего давал противной стороне понять истинные намерения США.
Так был выбран главный представитель США в будущем американо-советском диалоге. Вслед за тем, 18 мая 1951 г. заведующий отделом Европы госдепартамента X.Ф. Мэттьюс вместе с Д. Ачесоном направились в штат Нью-Джерси, в Принстонский университет, где Д. Кеннан занимался научными исследованиями, и предложили ему возглавить американскую делегацию на переговорах с Советским Союзом о перемирии в Корее. Заодно Ачесон попросил его лично встретиться и переговорить с советским дипломатом Я.А. Маликом. Но Д. Кеннан, будучи далек от азиатской политики своего правительства, не знал в деталях американского военного плана на Корейском полуострове и был весьма озадачен тем, что США замышляли там широкомасштабные военные действия. Откровенно говоря, он был против того, чтобы США в этой войне являлись одной из воюющих сторон. Он также был одним из ярых противников массированного наступления войск ООН на территорию, лежащую за 38-й параллелью. Но, как бы то ни было, 22 мая началась закулисная американо-советская дипломатическая игра, в процессе которой противники с переменным успехом забрасывали мяч на чужую половину поля41.
Если Кеннан все же согласился взвалить на свои плечи нелегкую ношу секретной миссии, то он это сделал сознательно, ибо был твердо убежден в своем успехе. На его взгляд, Советский Союз в данный момент, как бастион мирового коммунистического движения, не будет безумно рисковать, загоняя себя в тупиковую ситуацию42. Об этом наглядно свидетельствовали колоссальные материальные и людские потери, которые несли войска Северной Кореи на полях сражений против мощной американской военной машины, а Москва, удаленная на 5 тыс. миль от Корейского полуострова, не в состоянии была руководить боевыми операциями в столь разрушительной войне. Взаимодействие частей северокорейской армии было полностью нарушено или уничтожено ударами американской авиации, а военные операции, которые разворачивались в непосредственной близости от советской границы, серьезно беспокоили руководство Советского Союза и ставили под угрозу его безопасность. Таков был вывод Кеннана43.
Вскоре Д. Кеннан направил свое письмо советскому дипломату С.К. Царапкину, с которым он был лично знаком в бытность послом США в Москве. В письме говорилось:
'К сожалению, я не знаком с Я. Маликом. Нельзя ли, чтобы при Вашем содействии состоялась наша с ним встреча, в ходе которой в спокойной обстановке мы могли бы обсудить интересующие нас вопросы. Если это возможно, такая встреча могла бы состояться 31 мая или 1 июня, где-нибудь в укромном месте мы за чашкой чая непринужденно и открыто смогли бы поговорить'.
29 мая с советской стороны последовал положительный ответ:
'Такая встреча возможна 31 мая на загородной даче Малика, расположенной в Гленкове, на окраине Нью-Йорка'44.
В указанный день Д. Кеннан нанес визит Я.А. Малику. В беседе с ним Малик старательно уклонялся от обсуждения вопросов, касавшихся Корейской войны, и ограничивался лишь общими суждениями о пользе развития взаимовыгодных экономических и торговых связей между двумя странами. Впоследствии Кеннан писал в своих мемуарах: ему тогда казалось, что Малик в беседе с ним вел себя крайне осторожно, опасаясь, как бы ненароком не проронить лишнее слово.
'Это было вполне понятно: зал, где происходила беседа, был нашпигован подслушивающими устройствами и за каждым нашим шагом следило бдительное око спецслужбы. И я, и Малик фактически были связаны по рукам. Только позже он получил от Москвы соответствующее указание о дальнейших действиях на переговорах с американцами'45.
Итак, в этой беседе стороны не смогли достичь ничего конкретного и, расставаясь, лишь договорились об очередной встрече.
Вторая их встреча состоялась там же 5 июня 1951 года в 7 часов вечера. На ней, в отличие от первой, Д. Кеннан выдвинул три конкретных вопроса: а) определение состава государств-участников переговоров; б) какова должна быть на них повестка дня; в) вопрос об образовании контрольной комиссии по перемирию. Однако Я.А. Малик, хотя внешне поддерживал инициативу собеседника по скорейшему восстановлению мира на Корейском полуострове, но возражал против участия Советского Союза в переговорах, ссылаясь на то, что СССР в этой войне не является воюющей стороной. Он настаивал на том, чтобы в переговорный вопрос включились со стороны Северной Кореи лишь представители КНДР и КНР. Абсолютно уверенный в том, кто может прекратить войну, и не питавший иллюзий по отношению к Северной Корее и Китаю, Д. Кеннан выдвигал довольно веские аргументы о настоятельной необходимости участия Советского Союза в переговорах, но так и не добился утвердительного ответа от Я.А. Малика по окончании этих секретных переговоров.
Д. Кеннан пришел к следующим выводам:
во-первых, Советский Союз не желает, чтобы война на Корейском полуострове превратилась в глобальный конфликт между ним и США; во-вторых, Советский Союз опасается, что в случае расширения военных действий наземные войска США могут вторгнуться в Маньчжурию и советско-корейские пограничные зоны, а американская авиация может даже появляться над опорными пунктами Советской Армии, расположенными на просторах Маньчжурии; в-третьих, в такой ситуации крайне важно для Советского Союза, не нанеся ущерба своему доброму имени, действовать максимально осмотрительно, чтобы в водовороте военных действий не пострадали его нормальные дружеские отношения с Китаем; в-четвертых, в условиях, когда войска ООН перешли 38-ю параллель и продолжали фронтальное наступление на север, казалось, наступило время для открытого вмешательства советских военных сил, но руководство Советского Союза, не желая лобового столкновения с американскими войсками, предпочло лишь разрешить Китаю двинуть свои войска в пределы Кореи; в-пятых, в том случае, если войска США, пренебрегая идеей перемирия, все же будут продолжать наступление на север, у Советов останется лишь один единственный выбор — вступить в большую войну с США; в-шестых, руководство СССР проявляет максимум терпения, воздерживаясь от открытого вступления в Корейскую войну, — это явный симптом того, что в элитной верхушке Кремля происходят скрытые трения, мешающие такому решительному шагу. Может быть, этот решительный шаг со стороны Советов не так уж далек, как нам хотелось бы думать; в-седьмых, из вышеизложенного совершенно очевидно, что, несмотря ни на что, войну надо как можно скорее остановить и, если возможно, поставить окончательную точку в военных действиях на Корейском полуострове. Если будет достаточно быстро достигнуто перемирие и восстановлен мир по обе стороны 38-й параллели, то это было бы большим благом для США46.
Необходимо отметить, что одновременно с мирными переговорами в США активно прорабатывалась и другая линия. Вопрос о возможности использования американцами атомной бомбы в Корее не снимался с повестки дня. Как свидетельствуют американские документы, в частности, хранящаяся в бумагах Трумэна памятная записка министра обороны США 'Военная эффективность применения атомного оружия в тактических целях в Корее' от 14 августа 1951 года, ОКНШ был полон решимости применить атомную бомбу, если американские войска будут стоять 'перед лицом катастрофы'. С одобрения Трумэна ВВС США получили приказ провести 'учебный атомный удар' в Корее с целью демонстрации решимости и способности США применить в случае необходимости атомное оружие. В результате американская авиация в октябре 1951 года провела операцию под кодовым названием 'Хадсон Харбор', в ходе которой выполнила несколько «учебных» атомных ударов в Корее.
Обнаруженные недавно в Великобритании архивные документы свидетельствуют, что в 1952 году США собирались нанести превентивный атомный удар по Советскому Союзу.
По сообщению английской газеты 'Электроник телеграф', в 1951 году британская разведка получила данные о том, что Пентагон готовится нанести атомный удар по Советскому Союзу. В рапорте директора морской разведки вице-адмирала Эрика Лонгли-Кука, составленном в 1951 году, сообщается: военные США убеждены, что 'глобальная атомная война с Советским Союзом не только неизбежна, но и вот-вот разразится'; американцы готовятся к началу военных действий 'где-то в середине или в конце 1952 года', независимо от согласия или противодействия прочих стран НАТО. Согласно сведениям профессора политологии Ноттингемского университета Ричарда Элдрича, написавшего книгу о рапорте Лонгли-Кука и связанных с ним событиях, рапорт был настолько секретным, что существовало лишь шесть его копий, которые необходимо было уничтожить по прочтении.
Несмотря на это, один из экземпляров рапорта попал в 1951 году в руки Уинстона Черчилля, который отнесся к нему весьма скептически. Однако после того, как в апреле 1952 года Черчилль посетил США, он изменил свою точку зрения и вновь затребовал рапорт к себе, чтобы изучить его внимательнее.
По мнению Лонгли-Кука, русские были слишком осторожны для того, чтобы первыми ударить по США, но подогревавшееся маккартистами беспокойство США в связи с ростом атомного потенциала у СССР могло привести к началу военных действий. В рапорте сообщалось: 'Американцы говорят: 'У нас есть бомба, и давайте используем ее сейчас, пока соотношение сил складывается в нашу пользу. Раз война с Россией неизбежна, давайте покончим с этим сейчас'. Ведутся разговоры об 'ультиматуме силы', но подавляющее большинство считает, что 'русских надо уничтожить как можно раньше'.
Подтверждение информации Лонгли-Кука можно найти и в высказываниях некоторых американских генералов того времени. Так, один из них заявил, что Запад не может себе позволить ждать, пока Европа, а то и Америка, будут опустошены ядерным холокостом. 'Мы сможем превратить Россию в пустыню без большого ущерба для западной цивилизации. На нас лежит моральная ответственность остановить агрессию России силой, если это понадобится, для того, чтобы избежать последствий промедления'.
Другой генерал сообщил, что США уже находятся в состоянии войны с Россией. 'Зовем ли мы это холодной войной или как-нибудь иначе, мы не побеждаем, — заявил он. — Мне кажется, любой анализ ситуации покажет, что единственный способ выиграть эту войну — как можно скорее начать нападение и нанести России удар такой силы, чтобы, по меньшей мере, не дать ей захватить Европу'.
'Если мы правильно спланируем и проведем операцию, — продолжил он, мощь наших ударов на первом этапе военных действий будет достаточной для того, чтобы вынудить Россию принять наши условия мира, который только тогда окажется настоящим. Это не будет превентивным ударом, так как мы уже в состоянии войны'47.
Советские документы периода корейской войны свидетельствуют о сохранявшейся длительное время с начала конфликта заинтересованности И.В. Сталина в продолжении военных действий в Корее. Еще 7 декабря 1950 года Политбюро ЦК ВКП(б) утвердило указания советскому представителю в ООН, отвергавшие курс на восстановление мира в Корее. Указания выглядели следующим образом:
'НЬЮ-ЙОРК.
ВЫШИНСКОМУ.
№ 826. Ваше предложение о прекращении военных действий в Корее считаем неправильным в настоящей обстановке, когда американские войска терпят поражение и когда со стороны американцев все чаще выдвигается предложение о прекращении военных действий в Корее, чтобы выиграть время и помешать полному поражению американских войск.
Проект Советской делегации должен включать следующее:
1. Немедленный вывод всех иностранных войск из Кореи.
Решение корейского вопроса должно быть предоставлено самому корейскому народу.
Текст Вашей преамбулы не вызывает возражений.
По поручению инстанции
А. ГРОМЫКО'48.
Характерно, что 5 июня, в тот день, когда состоялась встреча Малика и Кеннана, Мао Цзэдун обратился к Сталину с письмом, в котором изложил ряд серьезных вопросов, требовавших немедленного разрешения, в частности, 'финансовый вопрос, вопрос ведения военных действий непосредственно на фронте, вопрос опасности возможной высадки противником десанта на морском побережье в нашем тылу'49. Мао предлагал направить в Москву для консультаций Гао Гана и Ким Ир Сена.
На следующий день Сталин дал Мао Цзэдуну ответ, из которого видно, что лидер СССР не был заинтересован в прекращении конфликта. Сталин писал:
'Я так же думаю, как и Вы, что форсировать войну в Корее не следует, так как затяжная война, во-первых, даст возможность китайским войскам обучаться современному бою на поле
