— Как же так, Дэнуц? Вместо того чтобы спать, ты смотришься в зеркало? Что же это, право?
Госпожа Деляну в кимоно тайно совершала ночной обход.
— Ты чистил зубы?
— Чистил.
— А руки у тебя чистые?.. Ну-ка, покажи… Дэнуц, Дэнуц! Зачем существуют щетки для ногтей?
«Для тебя, мамочка, ответила бы Ольгуца», — подумал Дэнуц, заливаясь краской.
— Приходи утром, я тебе подстригу ногти. Слышишь?
— Слышу.
— А теперь ложись… Дэнуц, это что такое? — окаменела госпожа Деляну, обнаружив Али… — Марш, Али!
Али открыл свои глаза смиренного монаха, которого настоятельница застала у монашек, и направился к двери.
— Что он здесь делает?
— Он сам пришел, мама!
— Еще бы! Только его и недоставало!.. А ты что здесь делаешь?
— У меня не было спичек, мама!..
В полуоткрытую дверь, выходившую в коридор, просунулась любопытная мордочка Ольгуцы.
— А почему ты ходишь босиком, Ольгуца?
— Я не нашла туфли! Вот я покажу Анике!
— Иди ложись!
— Что тебе нужно в моей комнате? — разозлился Дэнуц.
— Я разговариваю с мамой! Это мамин дом. Почему бы тебе не выгнать маму?
— Ольгуца, оставь его в покое!
— Мама, ты прогнала Али?
— Вот почему ты пришла!.. Иди спать! Скорее, Ольгуца!
— Мама, а у собак бывают клопы?
— Что? Ты нашла клопов? — встревожилась госпожа Деляну.
— Не-ет! Я просто так спрашиваю!
— Ольгуца, ты сведешь меня с ума!
— Почему, мамочка?
— Пожалуйста, не мешай Дэнуцу спать.
— Я не даю ему спать? Это он мне не дает!
— Ольгуца!
— Я ухожу… Мамочка, как тебе идет кимоно!
Госпожа Деляну отвернулась к окну, чтобы смех ее улетел туда, откуда прилетают бабочки.
— Спокойной ночи, Дэнуц!
Она поцеловала его в лоб, потушила свечу и вышла, оставив Дэнуца при свете луны… и в обществе чего-то, что еще не вошло в комнату…
Но сердце Дэнуца слышало, как молча входит тихий, немой, острый, как тень летучей мыши, страх.
…И он мысленно начал громко, оглушительно громко, словно попугай, повторять весь свой диалог с Ольгуцей и мамой: «Ты глуп! Ты глуп! Ты глуп! Иди побей Ольгуцу! Не стыдно тебе, ведь она над тобой смеется! Смеется над тобой…»
Другая мысль шипела змеей вместе с первой: «…На кладбище встает из могилы оборотень. Он желтый, черные глаза горят, зубы и когти растут, растут… и оборотень неслышно приходит в лунном свете… На кладбище, на кладбище… И не слышно, когда он приходит…»
Он открыл глаза: лунный страх заполнял комнату… Он резко поднял голову с подушки и обернулся: позади него никого не было, но, быть может, оборотень ушел и вернулся к себе…
«…Оборотни жаждут крови молодого человека…»
«…Молодой девушки!» — мысленно воскликнул Дэнуц.
Он перекрестился… Он лег, не помолившись перед сном. Он был бледен, как лунный свет.
Ольгуца опустила ложку в банку с вареньем, банку поставила в печку. Моника юркнула в постель. Ольгуца решительным шагом направилась к двери между их комнатой и комнатой Дэнуца, откуда доносился стук.
— Кто там?
— Я.
— Кто «я»?
— Я, твой брат.
— Не верю!
— Я говорю тебе, твой брат!
— И чего же ты хочешь?
— Хочу сказать тебе одну вещь.
— Говори.
— Открой дверь.
— Зачем?
— Чтобы я мог тебе сказать.
— А что ты мне дашь, если я открою?
— Скажи сама, чего ты хочешь?
Ольгуца нахмурилась. Она ничего не понимала.
— Ольгуца, не открывай! — тихонько попросила Моника.
— Почему?
— Открой, Ольгуца, — прозвучал громкий голос Дэнуца.
— Дай мне свое ружье.
— Хорошо.
— Поклянись.
— Клянусь честью.
— Скажи: клянусь.
— Открой, Ольгуца. Клянусь честью.
Ольгуца повернула ключ, нажала на ручку и, распахнув дверь, появилась на пороге.
— Где ружье?
— Вот оно, возьми.
Ольгуца взяла ружье, не дав Дэнуцу переступить порог.
— Плюшка! — поддела она брата, не выпуская ружья из рук.
— Можешь называть меня так! Я не рассержусь.
— Тогда я больше не буду тебя так называть.
— Как хочешь.
— А чего ты хочешь?
— Ольгуца… я хочу помириться.
— Хочешь помириться?
— Да.
— Правда?
— Правда.
— Тогда входи.
Дэнуц перевел дух.
— Моника, я и с тобой хочу помириться.
— Как я рада, Дэнуц! Давай поцелуемся.
И они расцеловались: Дэнуц поспешно — в воздух, Моника по ошибке — в нос.
— Что будем делать? — задумалась Ольгуца.
