— Потому что все мы похищаем чужие коробки! Верни мне коробок.
— Какой коробок?
— Мой собственный.
— С какой стати! Это мой коробок. Я его вынул из кармана. Вот, пожалуйста: один коробок… Ах ты черт!
Два коробка появились из кармана.
— Ты прав! Чудеса происходят со спичками! Видимо, в них есть нечто располагающее к преступлению.
— В огне, а не в спичках.
— От Прометея святое благовествование?
— Вот именно.
— Браво, Григоре! Когда будет пересматриваться уголовный кодекс, я предложу внести туда статью о новом правонарушении: прометеев деликт… Я это сделаю, чтобы увидеть выражение лица своих коллег. «Что это такое?», «Кто это?»
— А кто это, священник?
— Витязь, Ольгуца. Он похитил божественный огонь, и боги наказали его хуже, чем вора.
— И он стал гайдуком?
— Нет. Он умер.
— А кто отомстил за него?
— Литература, — улыбнулась госпожа Деляну.
Ольгуца нахмурилась и замолчала. Некоторые разговоры, сопровождавшиеся улыбками, сердили ее, словно они велись на языке, который она недостаточно понимала. Но больше всего ее возмущала усмешка Дэнуца.
— Что ты смеешься?
— Мне попалась кислая ягода.
— Хм! Тебе это очень к лицу: я потому тебя и спросила. Ты вроде Патапума. А от сладкого ты что, плачешь?
Дэнуц так некстати развеселился, потому что случайно ему в голову пришла одна остроумная мысль. Когда господин Деляну объяснял Ольгуце, что похититель огня был наказан, Дэнуц подумал: «Обжегся на огне!» Если бы не было Ольгуцы, он произнес бы это вслух. Вообще Дэнуц был внешне молчалив, а внутренне весьма говорлив, может быть потому, что внутри не было Ольгуцы.
Вокруг кофейника ярким хороводом плясало пламя.
«Фууу!»
Закипевший кофе вдруг поднялся, пенясь и шипя, как индюк. Держа кофейник за ручку над огнем, госпожа Деляну начала снимать пенку.
— Я больше не могу! — пожаловалась Ольгуца. — Я сейчас лопну. Мамочка, свари мне тоже кофе.
— Скажите пожалуйста!
— Пожалуйста, мама!
— Кофе не для детей.
— Почему?
— Потому что он возбуждает.
— Зачем же ты его пьешь?
— Он способствует пищеварению.
— А у меня разве нет пищеварения?
— У тебя оно хорошее и без кофе.
— А ты и без кофе возбуждена, мамочка, — прошептала Ольгуца.
— Ольгуца, не дерзи!
— А если мне хочется кофе.
— Ну, ничего, папа даст тебе немножко кофе, на блюдечке… для аппетита, — пояснил господин Деляну, чувствуя на себе грозный взгляд госпожи Деляну.
— Хорошо, что скоро начнутся занятия, — вздохнула мама Ольгуцы. — У меня тоже будут каникулы… Дэнуц, хватит. Иди вымой руки.
— Merci, tante Алис.
— На здоровье… Ольгуца, иди погуляй в саду вместе с Моникой. Скоро вам спать.
— Я знаю, — вздохнула Ольгуца. — Папа, ты дашь мне кофе?
Господин Деляну наполнил блюдечко.
— Подуй, Ольгуца, чтобы простыло.
В блюдечке поднялась коричневая буря, на скатерть выплеснулась кофейная волна.
— Ольгуца! Сегодня я постелила чистую скатерть.
— Мамочка, — спросила Ольгуца, покончив с кофе, — а почему, когда у тебя прольется кофе, ты говоришь, что это к деньгам?
— Потому что так говорят.
— А почему же ты сердишься, если я проливаю?
— Благодарю!
— Не за что, мамочка! Merci, папа! Пошли, Моника!
Когда они остались одни, Герр Директор расхохотался.
— А что за учительница у Ольгуцы?
— Чудесная девушка.
— Трудно ей приходится!
— Представь себе, нет! Конечно, уроки превращаются в беседы, и отношения у них скорее товарищеские. Ольгуца угощает ее чаем или вареньем, а учительница Ольгуцу — полезными рассказами… К тому же она учится легко и охотно: единственное хорошее качество, доставшееся ей от Фицы Эленку!.. И я уверена, что дружба с Моникой должна несколько смягчить ее нрав.
— Как жаль! — вздохнул господин Деляну.
— Жаль?! Подумай сам, ведь она девочка, а не гайдук!
— Да, да. Но Ольгуце это идет… Если бы Дэнуц был как она…
«Дэнуц попроще: он похож на свою мать».
— Вообрази, Григоре, эту любезность преподнесла мне одна ваша приятельница детства… вероятно, ваше общее увлечение.
— Кто? — спросил, смеясь, Герр Директор.
— Домнишоара Добричану.
— Она еще жива?!
— Душа моя, ей столько же лет, что и вам!
— Бедняжка Профирица! То, что исходит от нее, не должно тебя огорчать. Уж ей-то уготовано место в царствии небесном. Она была весьма неравнодушна к Йоргу…
— Только неравнодушна?
— Кто знает?! Ты и Дэнуц не в ее вкусе! Ей нравятся люди задиристые и острые на язык. Сама-то она кроткая, как ягненок. Но ей по душе тореадоры!.. Бедняга! Йоргу, ты помнишь, какие ты ей говорила дерзости?
— Да… Бедняга!
— Дорогие мои, — начал Герр Директор, протирая монокль носовым платком, словно ему предстояло сражение и основным его оружием были глаза, — раз уж зашла речь о Ками-Муре и пробил час отъезда…
— Уже?
— Если вы сами не выставите меня отсюда, это сделает осень… И поскольку, как я уже говорил, приближается отъезд, я бы хотел выяснить один вопрос, который меня серьезно занимает. Каковы ваши планы насчет Дэнуца?
— Как? Все очень просто, — быстро ответила госпожа Деляну. — Мы отдадим его в гимназию.
