слова Астрид. Сначала она как будто окаменела, потом приоткрыла рот, зашевелила губами, как будто про себя подыскивала слова.
— Спасибо, — произнесла она, — я действительно не запомнила… Такой был день, все перевернулось.
— Понимаю, понимаю, — закивала Астрид и отпила кофе. — Такая кругом беготня была, полиция катера в море выслала, но никто не знал, где искать. Одна группа пошла вдоль воды на юг, а мы с другой — на север, вдоль берега. Мы все шли и шли, смотрели на воду, заглядывали под все перевернутые лодки, буквально за каждый камень. А потом стемнело, и мы уже больше ничего не видели, собственной руки уже разглядеть нельзя было… И тогда пришлось поворачивать обратно. Ужасно, просто ужасно.
— Да, — сказала Джулия, глядя в свою чашку. — Его весь вечер искали, пока не стемнело.
— Да, ужасно, — повторила Астрид. — Он не первый, да, боюсь, и не последний, кто пропал в проливе.
Над столом повисла тишина. Ветер дул порывами. Вилли стало холодно, и он прижался к ногам Астрид. Потом Йерлоф сказал:
— Недавно нашлась сандалия мальчика.
Он не отрываясь смотрел на Астрид, но боковым зрением заметил удивление на лице Джулии.
— Да ну? — удивилась Астрид. — И что она была в воде?
— Нет, — ответил Йерлоф, — на суше. Похоже, что кто-то хранил ее много лет. Но пока мы не знаем, кто бы это мог быть.
— Ну и дела, — протянула Астрид. — Но разве это не… разве он не утонул?
Джулия поставила чашку на блюдце, но ничего не сказала.
— Похоже, что нет, — сказал Йерлоф. — Тут все непросто… Мы мало что знаем.
— А тот, про которого ты вчера говорил, Йерлоф, — спросила Джулия, — Нильс Кант, как ты думаешь, может, он что-нибудь знает про Йенса?
— Нильс Кант? — в недоумении произнесла Астрид и посмотрела на Йерлофа. — А с чего это вы про него заговорили?
— Да вчера как-то к слову пришлось.
Джулия переводила неуверенный взгляд с Астрид на Йерлофа, как будто бы она сказала что-то совершенно неуместное.
— Я просто подумала… что, может, он тут замешан. Ну потому что с ним и раньше проблемы были.
Астрид вздохнула.
— А я думала, что про Нильса Канта все уже давным-давно забыли, — сказала она. — После того как он куда-то подался из Стэнвика…
— Вообще-то так оно и есть, — перебил ее Йерлоф, — и лучшее доказательство этому — то, что до вчерашнего дня Джулия про Нильса Канта вообще не слышала.
— Он был, по-моему, на год старше меня, — продолжила Астрид, — но все же в школе мы учились в одном классе. Мне казалось, он всегда был в плохом настроении. Я никогда не видела его довольным. По- моему, он был крупный и часто дрался. Мы, девочки, его боялись, и мальчишки — тоже. Если бывала драка, то ее непременно затевал Нильс, но он всегда умудрялся сваливать вину на других.
— Я его по школе совсем не помню, я был старше, чем Кант, — сказал Йерлоф, — но мне про драки Йон Хагман рассказывал.
— А потом Нильс начал работать в семейной каменоломне, — продолжила Астрид, — но там тоже ничего хорошего не получилось.
— Да, был там какой-то скандал. Один из грузчиков чуть не утонул, по-моему. — Йерлоф покачал головой. — А ты помнишь, Астрид, как одна шхуна сгорела на следующую ночь после ухода Нильса из каменоломни? «Изабелль» она называлась. Ее уже загрузили, и она стояла в Лонгвике, в гавани; капитан проснулся среди ночи оттого, что на борту был пожар. Чтобы огонь не перекинулся на другие корабли, ее с трудом успели взять на буксир и отвести от пирса. Выгорела «Изабелль» дочиста, провели расследование, заключение было — самовозгорание. Но многие здесь, в Стэнвике, говорили, что «Изабелль» поджег Нильс Кант. Вот, наверное, тогда все и началось.
Джулия вопросительно посмотрела на Йерлофа:
— Началось что?
— Ну, как тебе сказать… Нильс Кант из паршивой овцы превратился в козла отпущения: что бы плохого ни происходило, во всем всегда винили его.
— Да нет, не во всем, — заметила Астрид, — только в самом плохом, в настоящих преступлениях: поджоги, кражи… или когда скот искалеченный домой возвращался…
— Ну, и во всяких бедах тоже, — сказал Йерлоф. — Когда крыло у ветряной мельницы ломало или когда лодки с привязи в море уносило…
— Вообще-то его можно было подозревать в чем угодно, — добавила Астрид, — по нему было видно, что он на все способен.
— Но это все началось не просто так, — заметил Йерлоф. — У Нильса Канта была своя история. Строгий отец, который не давал ему спуска и умер, когда Нильс был еще маленький, а с другой стороны — мать, которая все время твердила, что Нильс лучше всех на свете. Так что рос он не в самой лучшей обстановке.
Астрид закивала, затем помолчала, какое-то время размышляя, потом тихо спросила:
— Я вчера наше радио слушала, там говорили про несчастный случай… Йерлоф, когда будут похороны?
Йерлоф про себя отметил то, как быстро Астрид постаралась сменить тему. Если, конечно, Астрид только не считала, что Нильс Кант каким-то образом причастен к смерти Эрнста.
— Как я понял, в среду, — ответил Йерлоф. — Я разговаривал с Йоном, он мне так сказал.
— А где пройдет служба? В Марнесской церкви?
— Ну да, — буркнул в ответ Йерлоф и поднял чашку с кофе. — Хотя странно: та же самая колокольня, которая Эрнста и порешила.
— Эрнст всегда был очень осторожным, когда работал с камнем, — заметила Астрид, — и я никак не могу понять, что ему там, на обрыве, понадобилось.
Йерлоф покачал головой, но ничего не сказал.
— Ну что, и это все? — удивилась Джулия после кофе у Астрид, когда они сели в машину и направлялись обратно в Марнес.
— Кто все? — спросил Йерлоф.
— Те, кто живут в Стэнвике. Мы повидались со всеми?
— Более или менее, — ответил Йерлоф, — со всеми, кто по-настоящему живет в Стэнвике. Есть, конечно, те, кто приезжает сюда по выходным из Боргхольма и Кальмара. Душ пятнадцать или двадцать, я их не так хорошо знаю.
— А летом здесь что творится?
— Нашествие, — ответил Йерлоф, — все забито курортниками, их обычно несколько сотен и становится все больше и больше, они все время новые дома строят. И, наверное, столько же каждую неделю приезжает в кемпинг Йона. Здесь летом живет больше людей, чем тогда, когда я был маленьким. Муравейник какой-то, но в Лонгвике еще хуже, потому что там есть стоянки для катеров и яхт, да еще и гостиница на берегу.
— Да я помню, как здесь обычно бывало летом, — заметила Джулия.
Йерлоф вздохнул:
— Наверное, я не должен жаловаться. Народ с материка приезжает сюда с деньгами.
— Но все всегда хорошо не бывает, — сказала Джулия и притормозила перед поворотом к Марнессу. — Кругом чужие, не знаешь, чего ожидать.
— Да, летом так и бывает, — согласился Йерлоф. — Примерно как у тебя, в большом городе: люди приходят, уходят, никто ничего не знает, никто ничего не видит.
— Ну почему летом? Осенью — то же самое. Вот сейчас, к примеру, в Стэнвике нет никого, кто бы
