мог…
Внезапно Джулия замолчала, что-то припоминая.
— Астрид обычно все вокруг замечает, — сказал Йерлоф, потом пригляделся к Джулии и спросил: — В чем дело?
— Я тут вспомнила… Эрнст сказал, что он ждал гостя, — ответила Джулия, — когда его позавчера возле нашего дома встретила. Он мне тогда предложил: «Заходи и посмотри на мои скульптуры, я буду рад, но только не сегодня вечером, я жду гостя» — или что-то в этом роде.
— Он так сказал? — спросил Йерлоф, задумчиво глядя перед собой на дорогу.
— И это что, тоже как-то связано с Нильсом Кантом?
— Может быть.
— Ты хочешь сказать, это он приходил к Эрнсту?
— Нет, я так не думаю, — ответил Йерлоф.
В машине стало тихо. Они проехали мимо Марнесской церкви, и Йерлоф тут же вспомнил про предстоящие в среду похороны — неизбежная церемония, но от этого ничуть не более приятная.
— Ты знаешь больше, чем рассказываешь, — произнесла Джулия.
— Да, но не намного. Это действительно так, у нас есть кое-какие предположения, я хочу сказать, у Йона и у меня.
И тут же с грустью подумал, что свои идеи и соображения были и у Эрнста.
— Ты понимаешь, что это не игра, — негромко ответила Джулия. — Йенс мой сын.
— Я это знаю.
Йерлофу очень захотелось попросить дочь перестать говорить о Йенсе как о живом.
— Я тебе обязательно скоро расскажу все, что знаю.
— А зачем ты упомянул про сандалию Йенса у Астрид? — спросила Джулия.
— Для того чтобы эту новость услышало как можно больше людей, — объяснил Йерлоф. — Можешь быть уверена, Астрид наверняка постарается. Это не печенье печь, в этом она мастерица. — Он посмотрел на Джулию. — Ты полицейским вчера про сандалию не рассказывала?
— Да нет… Ты знаешь, я как-то про другое думала. И с чего мы должны были о ней говорить?
— Как тебе сказать… Кое-что может сдвинуться, точнее, подтолкнуть кое-кого.
— Подтолкнуть кого?
— Никогда не знаешь наверняка, — сказал Йерлоф.
В этот момент они подъехали к приюту. Джулия опять помогла ему выбраться из машины.
— Что ты собираешься сейчас делать? — спросил он.
— Да я не знаю… Может быть, пойду на кладбище.
— Хорошо. Иди. У Эллы на могиле есть светильник, ты можешь в него свечку поставить. У меня есть в комнате.
— Конечно, — сказала Джулия, и они вместе пошли к двери.
— Ты поброди по кладбищу. После того как зажжешь огонь на могиле мамы, подойди к левой стене и посмотри на другие могилы.
— Хорошо, а зачем? — поинтересовалась Джулия и нажала кнопку, чтобы открыть дверь.
— Ты поймешь, как только увидишь, — ответил Йерлоф.
11
Джулия стояла на Марнесском кладбище и смотрела на могилу Нильса Канта. Это оказалось самое последнее захоронение в длинном ряду могил у кладбищенской стены. На надгробии было вырезано: «Нильс Кант» — и годы: «1925–1963». Надгробие выглядело низким, безликим и непритязательным, самый обычный известняк — очень может быть, что из каменоломни в Стэнвике. Также очень вероятно было и то, что надпись на нем вырезал Эрнст Адольфссон. Камень простоял здесь уже больше тридцати лет и потихоньку начал покрываться лишайником. Могила поросла сухой желтой травой, никаких цветов тоже не было.
Джулия никак не могла понять, почему никто не удосужился упомянуть Нильса Канта как возможного подозреваемого в исчезновении Йенса. Возможно, именно поэтому в качестве своего рода объяснения Йерлоф и послал ее сюда, на это безлюдное кладбище на окраине Марнесса. И сейчас она могла увидеть своими собственными глазами доказательство того, что Нильс не имел никакого отношения к пропаже ее сына. В 1972 году Кант являлся мертвым уже десять лет. Ответ и доказательство были высечены на камне перед ней.
Еще один тупик.
Рядом, метрах в двух, стояло еще одно надгробие, тоже из известняка, но повыше и пошире. На нем тоже были вырезаны имена и годы: «Карл Эйнар Андерссон, 1889–1935» и «Вера Андерссон Ф. Кант, 1897– 1972». Ниже, буквами поменьше, темнела еще одна надпись: «Аксель Теодор Кант, 1929–1936». Наверное, это был младший брат Нильса Канта. Тот, который утонул и чье тело так и не нашли.
Тут бы Джулии самое время было повернуться и уйти восвояси, но она случайно заметила, как ветер шевельнул какой-то маленький белый лоскуток за надгробием Нильса. Она остановилась, подошла поближе и наклонилась.
Действительно, ветер старался не зря: там лежал белый конверт, прижатый парой высохших роз.
«Кто-то ведь положил за надгробие розы, и это было относительно недавно», — подумала Джулия. Темно-красные лепестки совсем высохли, тем не менее они еще не успели облететь. Когда она подняла конверт, то почувствовала, что он влажный. Если там и было что-то написано, то это смыл дождь.
Джулия огляделась: на кладбище по-прежнему не было ни души. В полусотне метрах от нее высилась белая Марнесская церковь, но, когда Джулия проходила мимо, она подергала за ручку двери и постучала: было заперто, никто не отозвался.
Она быстренько сунула конверт в карман куртки и отошла от могилы.
Джулия вернулась к могиле матери и убрала желтые березовые листки, которые успели упасть за те несколько минут, пока она отсутствовала. Джулия наклонилась, посмотрела, горит ли в фонарике поминальная свеча, — горела.
Она вернулась к машине, ей предстояло проехать меньше километра до центра Марнесса.
Когда Джулия была маленькой, вылазки в Марнесс она считала настоящим приключением. Еще бы — в отличие от Стэнвика с единственным торговым павильончиком там находились настоящие магазины, где можно купить игрушки. И это было замечательно.
Сейчас, когда Джулия въехала в этот маленький поселок, единственное, что показалось ей замечательным, — так это бесплатные, в отличие от Гётеборга, автомобильные парковки. Одна стоянка была возле ИКЕА, вдоль короткой главной улицы, и еще одна — пониже, возле Марнесской гавани. Джулия выбрала вторую. Там стоял небольшой кабачок с крутым названием — «Моби Дик. Ресторан и паб». Столики, по крайней мере те, что у окон, пустовали, хотя до обеда оставалось едва ли полчаса.
Гавань оказалась маленькой, и легко можно было заметить, что в ней нет ни одной яхты, как, впрочем, и ни одного рыболовного катера. Джулия вышла из машины и прошла по безлюдному бетонному пирсу, вытянувшемуся в море, как будто указывая на горизонт. Она постояла там несколько минут и посмотрела на серое море, легонько морщившееся от небольших волн. В море тоже было пусто. Но где-то там, вдали, к северо-востоку, находился Готланд, а по другую сторону Балтийского моря — Восточная Европа с новоиспеченными, или староиспеченными, государствами: Эстония, Латвия и Литва, отколовшиеся от Советского Союза. Целый мир, в котором Джулия никогда не была.
Она повернулась и медленно зашагала по главной улице, никого не встретив. Она прошла мимо маленького бутика, цветочного магазина, ненадолго остановилась у банкомата, чтобы снять деньги. Чек ясно напомнил ей, что, как обычно, у нее паршиво с деньгами, и она быстренько скомкала его и выбросила.
Над следующей дверью висела пластмассовая табличка «Эландс-постен», буквами поменьше — еще
