И вот на этом фоне после многолетних и малоудачных попыток заштопать расползающееся одеяло европейского католицизма – новый удар, да какой: Французская революция!
2
В 1789 году Учредительное собрание, начав с отмены церковной десятины, затем постановило конфисковать и продать церковные земли. Потом, в 1790 году, Учредительное собрание потребовало, чтобы духовенство присягнуло нации.
Одни священники присягнули и тем признали себя слугами не Бога, а Французской республики, сделавшись фактически государственными чиновниками, другие отказались и уже этим восстали против новых порядков. Неподчинившихся отрешили от должностей. Но среди них оказались почти все епископы, что создало проблему: некому было рукоположить в сан новых, республиканских епископов, а без рукоположения они были бы самозванцами в глазах прихожан и исполняемые ими обряды не имели бы силы. Франция, уже имевшая опыт борьбы католиков с гугенотами, оказалась на пороге новой религиозной гражданской войны. «Следовало опасаться не упразднения культа, как это случилось несколько лет спустя, а иного: Учредительное собрание могло при помощи своих доктрин толкнуть страну к пресвитерианству (протестантство –
Присягнувшие составили раскольническую «Конституционную» (т. е. согласившуюся с Гражданским уставом) церковь. (Правда, вышло так, что они зря продавали свою бессмертную душу: в 1801 году, подписывая конкордат с католической церковью, Наполеон «раскольников» упразднил – за ненадобностью и в виде одолжения Римскому Папе).
В 1791 году Папа Пий VI осудил революционные декреты и прежде всего «Декларацию прав и свобод человека»: «В качестве права человека установлена абсолютная свобода, которая не только дает право не заботиться о религиозных убеждениях, но и позволяет безнаказанно думать, говорить, писать и даже публиковать касательно религии все, что способно придумать самое расстроенное воображение: право чудовищное, однако, по мнению Собрания, оно логически следует из равенства и свободы – естественного состояния человечества. Но что может быть более безрассудного, чем установление в обществе такого равенства и такой необузданной свободы, которая подавляет разум – самый ценный дар, полученный человеком от природы, и то единственное, что отличает его от животных? (…) Что же это за свобода мыслить и действовать, которую Национальное собрание дает человеку в обществе в качестве неотъемлемого и естественного права? Не противоречит ли это химерическое право правам Всемогущего Творца, которому мы обязаны жизнью и всем, что у нас есть?».
Когда в XI веке Римский Папа Григорий VII предал анафеме германского короля Генриха IV, от короля отвернулись его вассалы, и Генриху пришлось трое суток на коленях вымаливать у Григория VII прощение. Тогда у Римского Папы и у Веры в целом был решающий голос. Пий VI наверняка понимал, что могущество Рима истощилось задолго до Французской Республики. В 1296 году, когда король Филипп IV (известный россиянам с советских времен по историческим романам серии «Проклятые короли») обложил духовенство налогами, тогдашний папа Бонифаций VIII издал буллу «Clericis laicos», категорически запрещавшую духовенству платить подати мирянам, а мирянам – требовать таких платежей у духовенства без специального соизволения Римской курии. Произошла небольшая экономическая война, которую Бонифаций VII проиграл: он издал другую буллу, в которой свел к нулю смысл предыдущей и даже, чтобы задобрить короля Филиппа, канонизировал его деда Людовика IX. Не помогло – Филиппу слишком нужны были деньги, он хотел контролировать «финансовые потоки» французской Церкви, а
В ответ Бонифаций VIII издал буллу «Unam Sanctam», в которой заявил, что Папа Римский держит в руках два меча, один из которых символизирует духовную, а другой – светскую власть.
Бонифаций VIII заявил, что короли должны служить церкви по первому приказанию Папы, который имеет право карать светскую власть за любую ошибку, а Папа не подчиняется никому из людей. Филипп IV созвал Генеральные штаты (где участвовало и духовенство), которые осудили Папу, обвинив его в тяжких преступлениях, в том числе и в ереси, и потребовали, чтобы Папа предстал перед судом церковного собора. Чтобы доставить Бонифация VIII на суд, Филипп IV в сентябре 1303 года послал в Рим отряд со своим легистом (адвокатом) Гильомом Ногарэ. Ногарэ поступил с Папой без особых тонкостей: Бонифаций VIII был избит и арестован. Однако итальянцы отбили его у французов. Бонифаций VIII умер спустя месяц, в октябре 1303 года. Его преемник, Бонифаций IX, умер спустя десять месяцев после избрания – говорили, будто он был отравлен по приказу короля Филиппа. Папа Климент V переехал в Авиньон, своей волей сдавшись во французский плен, в котором римские папы пребывали почти 70 лет.
Сколько раз Пий VI прокручивал эту историю в своем мозгу прежде чем назвал свободу «химерическим правом»? Утешался ли он тем, что боровшийся с Римом Филипп IV сгинул от неведомой болезни, а за ним с обескураживающей быстротой канул в небытие почти 350 лет правивший Францией весь род Капетингов, проклятый с костра гроссмейстером ордена тамплиеров Жаком де Моле? Надеялся ли он на то, что высшая сила отомстит за него так же страшно?..
Хотя заявление Папы давало моральную опору всем противникам нового порядка, но его еще долго не трогали – у Республики было много других забот. 21 января 1793 года был казнен Людовик XVI, 16 октября 1793 года гильотинировали королеву Марию-Антуанетту. Папа промолчал. Более того, когда в 1797 году французы разбили папские войска, Пий VI подписал с Бонапартом Толентинский мирный договор, соглашаясь на все – на территориальные уступки и на контрибуцию. Однако Бонапарт никак не посягнул на духовную власть понтифика – может, и Наполеону приходили в голову мысли о Филиппе IV и проклятии Жака де Моле?
Возможно, в то время Бог еще внушал Наполеону опасения. Как-никак, родился он в набожной семье. Его мать, Летиция, отдавала молитве все свободное время. Она и рожать Наполеона начала в церкви, стоя на коленях. Однако многие современники пишут, что после Лоди с Бонапартом произошли перемены – он поверил в свою звезду. Он сам говорил: «Только после Лоди мне пришла мысль, что я могу стать важным действующим лицом на нашей политической сцене. Именно тогда зародились мои самые честолюбивые амбиции». Кстати, при Лоди был Бонапарту знак: от австрийского ядра его «заслонила» статуя святого Иоанна Непомука. Бонапарт велел восстановить статую, которая «спасла» ему жизнь.
Уже в середине Итальянской кампании Бонапарт вел себя как Наполеон: заключал договоры с правителями, создавал государства, требовал и получал контрибуцию. Он будто испытывал чье-то терпение – и это в последнюю очередь было терпение правившей тогда во Франции Директории. Он вел себя как игрок в казино, который раз за разом ставит на одну и ту же цифру и с удивлением видит, что она выпадает! В этой ситуации человек начинает верить в покровительство высших сил, в избранничество.
3
Возможно, Наполеон относился к религии с чувством юмора. Еще во время Египетского похода он всячески поддерживал в местном населении слухи о том, что вся французская армия вот-вот перейдет в мусульманство.
Для этого четыре муфтия даже разработали фетфу, в которой говорилось, например, что обрезание не было введено пророком, а было им лишь рекомендовано, и, следственно, не является обязательным. По этой фетфе можно было также пить вино и быть мусульманином – разве что без надежды на награду, обещанную избранным. Этот пункт фетфы даже вызвал дискуссию: Наполеон понимал, что армия не бросит пить вино, а муфтии понимали, что нелегко будет заставить правоверных принять таких новообращенных. В конце концов муфтии постановили: новообращенные могут пить вино и быть мусульманами, если искупят грех добрыми делами и благотворительностью. Вот интересно, какими благотворителями были в Египте наполеоновские вояки?..
При появлении Наполеона в Каире правоверные падали ниц, как при появлении султана. Если бы Наполеон потратил столько же энергии, чтобы влезть в душу русскому народу, то результат похода в Россию мог быть иным. С другой стороны, именно египетский опыт мог убедить Наполеона в полной бесполезности
